We should all be feminists. Дискуссия о равенстве полов

В 2003 году я написала роман, названный «Пурпурный Гибискус», о мужчине, который, кроме всего прочего, бил свою жену, и чья история кончилась не слишком хорошо. Когда я представляла эту книгу в Нигерии, журналист, миловидный, добродушный мужчина, сказал мне, что он хочет дать совет (нигерийцы, как вы можете знать, очень любят давать советы, когда их не просят).

Он сказал, что люди называют мой роман феминистским, и его совет мне – он печально потряс головой и сказал – это никогда не называть себя феминисткой, поскольку феминистки – это женщины, которые несчастны из-за того, что не могут найти себе мужа.

Тогда я решила назвать себя Счастливой Феминисткой.

Моя нигерийская знакомая из университета сказала, что феминизм противен нашей культуре, что феминизм – не африканский, что я зову себя феминисткой только потому, что попала под влияние западных книг. (Что меня позабавило, потому что мои первые книги были абсолютно нефеминистскими: я, должно быть, прочитала каждый роман издательства Mills & Boon, опубликованный до того, как мне исполнилось шестнадцать. И каждый раз, когда я пытаюсь читать книги, которые считаются обязательными для феминисток, мне становится скучно и я пытаюсь закончить чтение как можно быстрее).

В любом случае, несмотря на то, что феминизм был неафриканским, я решила называть себя Счастливой Африканской Феминисткой. Затем одна знакомая сказала мне, что называть себя феминисткой – то же, что и ненавидеть мужчин. Тогда я решила называть себя Счастливой Африканской Феминисткой, Которая Не Ненавидит Мужчин. А также Счастливой Африканской Феминисткой, Которая Не Ненавидит Мужчин и Которой Нравится Носить Блеск для Губ и Высокие Каблуки Для Себя, а Не Для Мужчины.

Конечно, многое из этого было не без иронии, но это показывало, что слово «феминизм» имеет огромный багаж негативных стереотипов: ты ненавидишь мужчин, ты ненавидишь бюстгалтер, ты ненавидишь африканскую культуру, ты думаешь, что женщина всегда занята, ты не носишь макияж, ты не бреешься, ты всегда злая, ты не имеешь чувства юмора, ты не используешь дезодорант…

Теперь история из моего детства:

Когда я училась в начальной школе в Нсукке, в университетском городке на юго-западе Нигерии, в начале семестра мой учитель сказал, что даст нам тест, и тот, кто наберет самый высокий балл, будет старостой класса. Староста класса был большой шишкой. Если ты староста класса, ты записываешь имена всех шумящих каждый день, что наделяет достаточной властью, а еще учитель дает тебе тростниковую палочку. Конечно, вам не разрешают ее использовать. Но для девятилетней меня это казалось восхитительной перспективой. Я очень хотела стать старостой. И я сдала тест на самый высокий балл.

Но, к моему удивлению, мой учитель сказал, что старостой класса будет мальчик. Она забыла объяснить это раньше – думала, что это очевидно. Мальчик был вторым по количеству баллов за тест. И он стал старостой.

Но что самое интересное – этот мальчик был тихоней и неженкой, которому не интересно было контролировать класс при помощи трости. В то время как я была полна амбиций делать это.

Но я была девочкой, а он – мальчиком, и он стал старостой класса.

Я до сих пор помню этот случай.

Если мы делаем что-то снова и снова, это становится нормальным. Если мы видим некоторые вещи снова и снова, это становится нормальным. Если только мальчики становятся старостой класса, в какой-то момент мы подсознательно решаем, что староста и должен быть только мальчиком. Если мы видим только мужчин во главе корпораций, для нас становится нормальным, что только мужчины могут стоять во главе предприятий.

Я часто ошибаюсь, думая, что что-то, очевидное для меня, так же очевидно для другого. Возьмем моего дорогого друга Луиса, умного и современного мужчину. У нас был разговор, и он сказал мне: «Я не вижу, чтобы женщинам тяжелее жилось. Может, раньше это так и было, но не сейчас. Сейчас у женщин все прекрасно». Я не понимаю, как Луис мог не видеть столь очевидного.