Weird-реализм: Лавкрафт и философия

27. Почти неименуемые извращения и богомерзкие деяния

«...Они образовали свою собственную расу, имеющую явные признаки умственного и физического вырождения и узкородственных кровных связей. Уровень их интеллекта удручающе низок, а летопись их жизни пропитана неприкрытыми злодействами и полускрытыми убийствами, кровосмешениями и почти неименуемыми извращениями и богомерзкими деяниями» (DH 372; ДУ 167 — пер. изм.).

Здесь антропологическая тема продолжается и составляет одно из главных фоновых обстоятельств истории. В упадочном порте Инсмута биологическая дегенерация была следствием сомнительных кровосмешений между людьми и подводными тварями, уже затронутыми собственной дегенеративностью — они и не рыбы, и не жабы. Здесь же, в Данвиче, ответственность за интеллектуальное и физическое вырождение населения лежит, по-видимому, только на самих людях; более того, все запретные кровосмешения происходили, по-видимому, исключительно внутри белых семей. Лавкрафт делает эту картину отвратительного локального распада объемной и драматичной, отказываясь рисовать ее слишком широкими мазками. Мы узнаём, что не все жители Данвича погрязли в вырождении и тупости. В конце концов, «отцы семейств Уэйтли или Бишопов изредка отправляют своих подросших сыновей постигать науки в Гарвардском или Мискатоникском университетах», и в целом «доморощенная аристократия этих мест... еще как-то удерживается на более-менее приемлемом уровне существования». Но все же эта слабая похвала тонет в критике, поскольку «многие из представителей побочных ветвей их генеалогических древ давным-давно уже погрязли в мерзости и нищете, тем самым лишив себя возможности носить доставшиеся им фамилии с честью и достоинством» (DH 372; УД 93). Такие слова не только дополняют зловещую атмосферу рассказа, но и производят комический эффект, подобно отступлению о дурной архитектуре Провиденса в «Зове Ктулху». В истории, посвященной неведомым созданиям из бездны, угрожающим самой жизни на Земле, наш рассказчик находит время на мелкопоместный снобизм и высокопарные рассуждения о биологическом развитии. Но, хотя обычно подобные пассажи у Лавкрафта имеют расистские мотивы, здесь дело не в межрасовых браках, а только в кровосмешении и инцесте.

Также комична отсылка к «явным признакам умственного и физического вырождения и узкородственных кровных связей», как будто таковые признаки прекрасно известны любому образованному человеку и не нуждаются в дополнительных объяснениях. Формулировать неочевидное как если бы оно было очевидным — еще один частый прием в инструментарии Лавкрафта, и он часто встречается в других контекстах. И снова этот прием переключает наше внимание на самого рассказчика, глубоко погруженного в сложноорганизованные биологические предрассудки, которые большинство людей не принимают всерьез. Как летопись городка может «пропитаться злодействами», тоже не вполне ясно, но рассказчик снова выставляет себя комичным, невзирая на зловещий предмет описания. Убийства и кровосмешения здесь «полускрытые», а другие извращенные и богомерзкие деяния «почти неименуемы». Поскольку простые термины недоступности вроде «скрытый» и «неименуемый» рискуют скатиться в клише, Лавкрафт чувствует потребность в некоторых уточнениях. Называя их всего лишь полускрытыми и почти неименуемыми, он позволяет читателю частично ухватить эти наполовину непроявленные преступления, что парадоксальным образом приближает нас к ним, несмотря на полное отсутствие примеров.

28. Внутренние органы, которые отвечали за формирование звуков

«Странность [в речи Уилбера] не относилась к тому, что он говорил, или даже к простым идиомам, которые он использовал; скорее она смутно относилась к интонации или была связана с теми внутренними органами, которые отвечали за формирование звуков» (DH 377; ДУ 171-172 — пер. изм.).