Weird-реализм: Лавкрафт и философия

Здесь мы снова должны обратить внимание на еще один жест, который мы уже зафиксировали как типичный для Лавкрафта: нагромождение аллюзий на аллюзии. Как будто мало того, что «вряд ли в нашем языке найдутся слова для точного описания его [камня] поверхности или формы», сам камень изображен только на фотографии, которая «невзирая на размытость», источает «некую дьявольскую власть внушения...» Эту технику можно вывести на следующий, третий уровень: если бы Эйкли не прислал фотографии Уилмарту, а только описал бы их ему с обычными лавкрафтовскими сомнениями и дополнениями: «Я могу также сказать, что на столе передо мной лежат несколько фотоснимков — невзирая на размытость, они источают некую дьявольскую власть внушения. Один из них изображает черный камень, и хотя вряд ли в нашем языке найдутся слова для точного описания его поверхности или формы, я могу сказать, что рука неведомого резчика подчинялась неким неземным принципам геометрии». Можно даже подняться на четвертый уровень: если бы Уилмарт только описывал нам письмо, а не включил его в рассказ слово в слово: «Письмо Эйкли несло на себе отпечаток все возрастающей тревоги. В нем он описывал некие размытые и все же источающие дьявольскую власть внушения снимки черного камня, найденного в лесу. Хотя он клялся, что вряд ли в нашем языке найдутся слова для точного описания его поверхности или формы, он все же сказал, что рука неведомого резчика подчинялась неким принципам внеземной геометрии». Можно даже попробовать рискнуть и выйти на пятый уровень, где Уилмарт даже не уверен, что правильно запомнил это ужасающее письмо: «Ввиду кошмарного нервного потрясения, произведенного последовавшими событиями, всякий бы усомнился — как усомнился и я — в том, что мое воспоминание о письме Эйкли верно, или же оно было лишь результатом катастрофического смятения в ассоциативных связях моего разума. Тем не менее я нечетко, но несомненно уверен в том, что письмо Эйкли описывало некие снимки, обладающие властью внушения и изображавшие черный камень в лесу. Словно в кошмарном сне, я вспоминаю, как он клялся, что вряд ли в нашем языке найдутся слова для точного описания его поверхности или формы, однако я смутно припоминаю другое его утверждение — что рука неведомого резчика подчинялась неким принципам внеземной геометрии». Это забавное упражнение, но дальнейшие шаги, пожалуй, не пойдут на пользу ни нам, ни Лавкрафту.

42. Предположения о зоологической природе

«...Мы пришли практически к единодушному мнению, что эти [крабообразные] исчадия и адские гималайские Ми-Го принадлежат к одной и той же разновидности воплощенных кошмаров. Мы также выдвинули ряд захватывающих предположений об их зоологической природе, о чем я горел желанием рассказать профессору Декстеру в своем родном колледже, но Эйкли настрого запретил мне делиться с кем-либо нашими открытиями» (WD 431; ШТ 320 — пер. изм.).

Это сокращенный пересказ длительной переписки Уилмарта с Эйкли, в ходе которой, как нам угрожающе сообщается, «время от времени наши письма терялись при пересылке, поэтому нам приходилось восстанавливать в памяти их содержание и пересказывать заново» (WD 430; ШТ 320). Лавкрафт мудро помещает заключение о Ми-Го в сокращенном виде, поскольку было бы затруднительно представить себе пять или шесть страниц диалога между Эйкли и Уилмартом настолько убедительно, чтобы привлечь читателя на свою сторону. Что же до использования прилагательных, то столь любимый Эдмундом Уилсоном безыскусный пересказ звучал бы примерно так: «К слову, мы также определились, что создания из Вермонта и гималайские Ми-Го принадлежат к одному биологическому виду». Однако Лавкрафт расцвечивает предложение «исчадиями», «адскими» и «воплощенными кошмарами». И за это он заслуживает высокой оценки. К этому моменту читатель уже достаточно впечатлен свидетельствами, которые подточили непоколебимый скептицизм Уилмарта, и потребность в крикливых неистовых прилагательных, заставляющих нас поверить, отпадает. Структура повести уже затянула нас в свои сети, поэтому «исчадия» в Вермонте, «адские» существа в Гималаях и сообщение, что они «принадлежат к одной и той же разновидности воплощенных кошмаров» делают историю более, а не менее убедительной.