Читаем Windows on the World полностью

В Америке 60-70-х плейбой был сверхчеловеком. Всякий уважающий себя самец обязан был походить на Тома Джонса, Гюнтера Сакса, Порфирио Рубирозу, Малко Линге, Хулио Иглесиаса, Курта Юргенса, Роджера Мура, Уоррена Битти, Роже Вадима, Берта Рейнолдса. Нужно было носить рубашку, распахнутую на груди, чтобы торчали волосы. Нужно было любой ценой клеить каждый вечер новую женщину. Нужно было круглый год щеголять загаром. Все то, что на рубеже столетий считается верхом старомодности и пошлости, тогда было высшим шиком. Французские буржуа просто молились на Эдди Барклея и Саша? Дистеля, Жан-Поля Бельмондо и Филиппа Жюно, хиппи или рок-звездам было до них далеко. Добавьте появление противозачаточных таблеток, упрощение процедуры развода, феминистскую и сексуальную революцию – и вы получите МЕЖДУНАРОДНОГО ПЛЕЙБОЯ, «несерьезного человека», описанного психиатром Шарлем Мельманом, того, кто стремится к «наслаждению любой ценой». Что произошло? Свобода уничтожила брак и семью, супружество и детей. Верность превратилась в реакционное, немыслимое, бесчеловечное понятие. В этом новом мире любовь длилась самое большее года три. Сегодня МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПЛЕЙБОЙ по-прежнему жив. Он сидит в каждом из нас; его волей-неволей переварил и усвоил каждый мужчина. МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПЛЕЙБОЙ холост, потому что отрицает любые узы. Он каждую неделю меняет гражданство. Он живет один и умирает один. У него нет друзей, только светские и профессиональные знакомства. Он говорит на франко-английском. Он выходит из дому, только чтобы снять гирлу (по-нашему телку). Вначале, когда он богат и красив, он соблазняет легкомысленных женщин. Потом, порастратив богатство и красоту, он будет платить проституткам или смотреть порнофильмы и дрочить. Он ищет не любви, а только наслаждения. Он никого не любит, особенно самого себя, потому что отрицает страдание и боится потерять лицо. МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПЛЕЙБОЙ обливается шампанским в Сан-Тропе, подсаживается к продажным девкам в гостиничных барах и кончает свои похождения в клубе свингеров с наемной бабой. Конечно, это кичевая фигура (во Франции его часто пародировал Жан-Пьер Марьель, а в США – Майк Майерс с его персонажем Остина Пауэрса), но следом за ним идет мужчина-мутант XXI века, сидящий на виагре до самой смерти. МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПЛЕЙБОЙ смешон, он ходит в мокасинах на босу ногу, чтобы казаться молодым, но он ставит правильные вопросы: зачем нужна любовь в цивилизации желания? Зачем обременять себя семьей, когда отстаиваешь свободу как высшую ценность? Зачем нужна мораль в обществе гедонизма? Если Бог умер, значит, весь мир – бордель, и надо просто этим пользоваться, покуда не сдохнешь. Если индивид сам себе король, значит, нам не остается ничего, кроме эгоизма. И если отец перестал быть единственным авторитетом, значит, единственный предел насилию в нашей материалистической демократии – это полиция.

<p>9 час. 13 мин</p>

The only thing standing between me and greatness is me.

Вуди Аллен

Под нами: стеклянные двери, зеленые растения, колоннады, блестящий паркет, изысканнейшие лампы с белыми абажурами… Деревянные, натертые воском перила, банкетки, обитые бежевой кожей, охряный бар…

Над нами: вертолеты, кружащие, словно алюминиевые осы, и столб дыма, из-за которого башня достигает высоты 620 метров.

Мы: дрожащие люди, сбившиеся в кучу перед запертой дверью, посреди механизмов и труб, оглохшие от грохота компрессионных насосов и гидравлических генераторов. Человеки в процессе варки.

В первый вечер Кэндейси сказала: «Ты так меня оттрахал, что мне показалось, будто вас было семеро».

Я смотрю на Джерри. В этом ракурсе он очень на меня похож. Дэвид, к счастью для него, похож на меня меньше. Но я повторился в них, это бесспорно. А потом скоренько смылся. Если общество оставляет вам выбор – слушать вопли младенца или сходить на вечеринку без жены, то не надо удивляться, что матерей-одиночек на Западе становится все больше. Я прекрасно знаю, что Джерри обо мне думает, он сам мне сказал. Он думает, что я считаю себя Джеймсом Бондом и заваливаю всех девиц, какие попадутся под руку.

А Дэвид воображает, будто я что-то вроде сверхчеловека:

– Слушай, па, знаешь, тебе уже не надо скрывать свою суперсилу.

Чем хорошо снимать все время разных девиц: им всем можно говорить одно и то же. Очень удобно.

Джеффри показывает мне бутылку «Шато-О-Брион» 1929 года.

– Эй! Пора ее распить, я по дороге нашел целый ящик, почему бы не попробовать? Остальные я раздал своей группе!

– Осторожней, вы же принимали таблетки…

– What the hell! Come on! Enjoy!

Джеффри откупоривает французское марочное сухое вино и делает изрядный глоток.

– Bay! Хорошо бы, конечно, еще и проветриться, но это сущий нектар…

– Думаю, нам всем неплохо было бы проветриться, – говорит Энтони. – Где вы взяли эту бутылку?

– Спок, я только позаимствовал, моя контора все оплатит, don’t worry be happy…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза