Wu-Tang Clan. Исповедь U-GOD. Как 9 парней с района навсегда изменили хип-хоп

Моя мать, вероятно, не хотела бы, чтобы я поднимал эту тему, потому что она ненавидит, когда я говорю об этом, но я – плод насилия. Мать рассказала мне, что отец обманул ее, заставив поверить, будто он фотограф, который хочет, чтобы она попозировала для него. Увещеваниями о естественной красоте и прочей херне он заманил ее в ловушку и воспользовался ею. Она никогда не выдвигала обвинений и даже не сообщила об этом.

Единственным человеком, который мог бы рассказать мне о нем больше, была подруга моей матери, Кэрол. В то время Кэрол считалась довольно симпатичной для Бруклина. Она любила вечеринки и зависала с моим отцом и чуваками, с которыми он тусил. Она принимала наркотики и в конце концов заразилась ВИЧ. Потом у нее случилась аневризма головного мозга, и в настоящее время она находится в психиатрической лечебнице в Бруклине. Теперь она ни черта не помнит.

Когда мне было лет десять, я часто спрашивал об отце, но мама мне ничего не говорила. Она молчала, пока я не вырос, хоть я и мучил ее расспросами в течение многих лет. Мой отец был недостающей частью головоломки всей моей жизни.

– А кто мой папа, ма? Кто он?

– Бог – твой отец! – отвечала она всегда.

Наконец, когда мне исполнился двадцать один год, мать поделилась некоторыми деталями. И объяснила, почему оставила меня: однажды ночью во сне к ней пришел Бог и сказал не делать аборт, потому что когда-нибудь ребенок станет великим человеком. Вот так она меня оставила. Этот сон укрепил ее связь с Богом. Моя мать верующая, суперверующая, поэтому она всегда подчеркивает, как забавно вышло, что мое имя оказалось U-God.

– А теперь посмотри, каким ты стал, – сказала она мне однажды, словно подтверждая, что сон был вещим.

Она всегда подчеркивала, что никогда не жалела о своем выборе даже в трудные времена, с которыми нам пришлось столкнуться. На мой взгляд, нужно быть милосердным, чтобы любить ребенка, зачатого так, как я.

Когда она рассказала мне, я был в шоке. Обычно человек, даже если родился случайно, все равно зачат в любви, но осознание того, как я появился на свет, действительно меня потрясло. Вся эта ситуация казалась мне случайностью – в конце концов, моя мать не планировала ребенка, и уж тем более не от залетного ночного фотографа-насильника. Но мне пришлось принять этот факт, и я понял, что это не должно мне помешать стать великим.

И все же я «продукт» обоих родителей. От матери мне досталось ее доброе сердце. А изворотливость я получил от отца. Кроме того, от отца – я знаю, что в матери такого нет, – я получил свой внутренний драйв. Ни у кого в моей семье его нет, поэтому, должно быть, это все же от отца.

По сей день я понятия не имею, где мой папаша. Даже если бы я хотел найти его, не знаю, с чего начать поиски. Маленькие обрывки информации, которые мать рассказала мне, когда я стал старше, это все, что я знаю о нем. Я хочу знать, кто он, что еще у нас общего. Хоть он и обманул мою мать, я все равно был его сыном. Какие черты я получил от него? Какие привычки? Какие заболевания? Много вопросов, на которые я никогда не узнаю ответов.

Первые двенадцать лет в моей жизни были только я и моя мама. Мы всегда были близки. Она воспитала во мне авторитетного мужчину, каким я являюсь сейчас, и сделала это сама в эпоху Эда Коха, в самые дикие времена, которые когда-либо видел Нью-Йорк.

1970-е, 80-е и 90-е были, вероятно, самыми жестокими. Еще до появления крэка Нью-Йорк балансировал на грани банкротства. Многие социальные программы были урезаны, а то и вовсе исключены из городского бюджета.

Во всех пяти округах были свои опасные кварталы. Грабежи, разбой, изнасилования, нападения и убийства были обычным делом. Не стоило поздно вечером ехать куда-то на электричке. До крэка на улицах Нью-Йорка царили героин и кокаин. Сутенеры, проститутки, продажные копы – все эти нью-йоркские клише на самом деле существовали и процветали.

С возрастом надо было тщательнее следить за своим окружением. В гетто, в кварталах, в этих опасных, жестоких районах города, ты всегда должен быть начеку, потому что в любой момент может случиться все что угодно. Там меня всегда окружали сумасшедшие чуваки. Это необязательно означало, что я с ними, но я должен был знать, что они делают, потому что если они дерутся, а я стою рядом, то какой-нибудь ублюдок мог врезать мне по башке, пытаясь дотянуться до кого-то, с кем у него разборки.

Так я и рос, наблюдая весь этот пиздец. Там ты всегда должен был быть в курсе происходящего. Тебе всегда нужно было остерегаться беспредельщиков. Ты всегда должен был быть на высоте. И по сей день все осталось так же для черного парня, живущего в нищем районе. Дело не в том, что ты вовлечен в происходящее дерьмо – потому что зачастую ты не делаешь ничего такого, – дело в том, что ты так ограничен и так закрыт в городской коробке, что обязан каждую минуту контролировать происходящее рядом.