xs_lE008L

— Не забуду, потому что больше я никогда не буду собирать твои вещи. Ты просто смешон, Том, я даже не собираюсь отвечать на это.

И потом мы начали смеяться — это и в самом деле было абсурдно, и дети тоже смеялись вместе с нами, не понимая почему. Смех смехом, но все это было несколько неестественно.

Мы были семьей, высаженной на необитаемом острове. Обреченные на пребывание в компании друг друга в одной палатке объемом приблизительно тринадцать кубических метров. Это я знала, поскольку Том и Сэм провели один из дождливых дней с рулеткой в руках, делая точные подсчеты. Дела пошли неладно с того момента, как мы покинули дом. Будущее библиотеки Тома в Милане — проекта, который отнял у него уже более двух лет, — было под вопросом. Наше финансовое положение было мрачным. Компания Тома инвестировала слишком много денег в эту библиотеку. Когда мы стояли на мостовой перед домом, пока он загружал машину, я впервые начала задумываться над тем, что, вероятно, нам придется продать дом.

Я наблюдала за ним, расставляющим в ряд багаж на тротуаре и пытающимся найти оптимальное решение для укладки. Он был не в состоянии контролировать причуды миланского планового отдела, но мог создать впечатление порядка на борту автомобиля.

— Наверное, если это целиком влезет, практически не имеет значения, как там все уложено? — умоляла я его от лица нетерпеливых детей, пристегнутых ремнями на заднем сиденье.

— Система, все дело в системе, — бормотал Том. — Я пытаюсь определить, что нам потребуется в первую очередь, когда мы приедем, чтобы положить это сверху. Ты знаешь, что будешь готовить на обед?

Еще одна проблема. Но та, которая может и должна подождать, потому что думать до девяти утра о том, что мы будем есть на обед, — это шаг, близкий к психическому расстройству.

— Мы что-нибудь сообразим, — ответила я. — Или перекусим по пути.

— Но если мы будем останавливаться по пути, это требует другой системы, — сказал он, начиная укладывать маленькие складные стулья поверх канистр с газом. — Мы будем останавливаться в кафе на заправках или перекусим сандвичами на обочине дороги?

— Ты должен согласиться, Том, что нам нужна определенная степень гибкости! — Я изо всех сил пыталась избежать еще одного спора. — Незнание того, что может произойти, раскрепощает. На самом деле лишь бесконечно повторяющийся установленный порядок убивает человеческий дух.

Он посмотрел на меня так, будто я существо с другой планеты. Я закрыла дверцу со стороны пассажира и открыла бардачок. Вот тогда-то я и обнаружила там паспорт. Сэм это видел.

— Не говори ничего, — сказала я ему.

Он понял. Когда-нибудь Сэм станет очень хорошим мужем.

Потом были эти трусы. Чувствуя свою вину, однажды днем после нашей ссоры на побережье, в тот единственный день, когда солнце твердо решило появиться более чем на пару часов, я предложила вернуться в Холт и найти магазин нижнего белья. Это был своего рода жест, свидетельствующий о перемирии между мной и Томом. Двустороннее мирное соглашение.

— Ты уверена, Люси? — признательно произнес он. — Это так мило с твоей стороны.

— Мы можем находиться в денежном затруднении, но новые трусы не сильно ухудшат наше положение. Тем не менее, это великодушно с моей стороны, — согласилась я, потому что хотела накопить достаточно очков, чтобы спокойно дожить оставшиеся три дня нашего отдыха. Конечно, нельзя сказать, что я обрекала себя на самопожертвование, собираясь провести один из послеобеденных промежутков времени в компании с самой собой, разглядывая витрины магазинов в одном из городков северного Норфолка, торгующих пятью различными сортами оливкового масла, и отказавшись от посещения загородного торгового комплекса. Наоборот, я была счастлива побыть в одиночестве и оставить Тома на пляже с детьми после полудня.

В Холте я быстро нашла магазин, который восторженно кичился своим отделом нижнего белья. Широта и глубина его ассортимента были удивительными для магазинчика такого размера и местоположения. Здесь было все — от безвкусных маленьких вещиц пастельных оттенков до модных трусов «Жокей» таких расцветок, каких я не видела со времен моей юности, когда Марк заявил, что будет носить только красные трусы, чтобы показать «свои верительные грамоты» в качестве «страстного Любовника». Там были также женские кружевные трусики и лифчики, при виде которых я чуть не заплакала: они были такими белыми и изящными и неминуемо стали бы потрепанными и серыми в течение недели моего обладания ими. К тому же они были очень дорогими, а поскольку библиотечный проект Тома на неопределенное время задерживался, а мой долг по кредитной карте давно вышел из-под контроля, я отказалась от искушения, но не могла покинуть магазин, не примерив их.