XVII. Грязь, кровь и вино!

«Все-таки четвертуют...» — обреченно подумал я.

Впрочем, на лице короля почему-то не просматривалось гнева или досады. А потом он и вовсе удивил, неожиданно поинтересовавшись:

— Где вепрь?

— Отпустите же меня... — сердито зашипела Анна Австрийская.

Я ее аккуратно поставил на землю, поклонился, но ответить не успел.

Королева гневным голоском сообщила:

— Пока ваша свита бегала от кабана, этот кавалер убил зверя и спас меня, ваше величество!

Король выслушал ее, перевел взгляд на меня, едва заметно кивнул и потопал в полузаваленный шатер смотреть на вепря.

Вот так взял и потопал. За ним повалили остальные. К королеве подлетели дамы и тоже ее увели.

Со мной остался только Артемон дю Марбо.

Он склонился к моему уху и очень тактично шепнул.

— Антуан, у вас... как бы это сказать... немного не в порядке с нарядом, в частности...

Я машинально лапнул себя за задницу и обнаружил, что штаны порваны, мало того, весь зад в крови.

Саншо хрюкнул, даваясь смехом.

— А надо мной смеялись, ваша милость...

— Иди в задницу, скотина, — зло ругнулся я. — Черт...

— Антуан! — к нам рысью подбежал Гастон Орлеанский. — Вот это была потеха! Что с вами?

И тоже счастливо заржал.

Пришлось переться в одну из уцелевших палаток и ждать, пока Саншо зашьет дыру на штанах. Сама жопа почти не пострадала, обошлось неглубокой ссадиной. Правда, хоть убей, я так и не понял, когда ее получил. К кабану вроде тылом не поворачивался.

А потом пришел какой-то чин из королевской свиты и чопорно сообщил, что мне предписано королем вернуться домой и смиренно ожидать своей участи.

Покидать Париж запретили.

Уже по пути домой, я кратко пересказал Саншо случившееся.

— Матерь божья! — баск быстро перекрестился. — Что, правда, прямо под юбки?

— Угу... — я страдальчески вздохнул, поудобней умащивая раненое седалище в седле. — Если королева расскажет... в общем, беги, мой друг, беги. Иначе и тебя четвертуют...

— Никогда, ваша милость! — баск помотал башкой. — С вами до конца! Господь не выдаст, может и обойдется... — он немного помедлил и шепотом поинтересовался.

— И как она?

— Кто? — я недоуменно на него уставился.

— Ну... — баск расплылся в улыбке. — Ну... эта... королевская... ну... вы поняли...

Я немного подумал и честно признался:

— Ничего особенного. Видал и лучше.

— Эх! — баск мечтательно прищурился. — Хоть бы одним глазочком глянуть и можно на плаху. К слову, ваша милость... — он сделал загадочную паузу.

— Говори уже.

— Я видел, как с теми мальцами... словом, перед тем как эти щенки открыли клетку, я видел, как с ними разговаривал один дворянин и показывал на кабана. Он мне сразу не понравился.

— Как выглядел? — я сразу насторожился. — Мальцов тоже опиши, я не запомнил их...

Когда баск все подробно рассказал, я понял, что вепря отпустили далеко не спроста.

Вот только кто это сделал и зачем, пока оставалось неизвестным...

Глава 20

Наваррец

Париж встретил нас приветливо, как родных: вонью и грязью. Я уже начал привыкать к этому новому старому городу, который так любил в прошлой жизни. Парижане XVII столетия сильно отличались от своих согорожан, живущих на четыреста лет позже.

Крестьяне одевались в дешевую одежду, преимущественно темных цветов: сорочка, куртка, штаны, чулки, да грубые башмаки. Горожане и буржуа одевались примерно так же, не забывая брать с собой накидку с капюшоном. Женщины носили юбки и корсажи, реже платья.

В своем гардеробе обычные люди имели столь мало вещей, что по костюму легко можно было определить провинцию, из которой явился тот или иной человек. В чем приехал пару лет назад — в том и ходит до сих пор.

Я ехал по улицам и привычно морщился. Кажется, я никогда не привыкну к этому отвратительному гнилостному духу, пропитавшему город.

Все встречные дети выглядели, как капустные кочаны, в многослойных старых одеждах, которые они донашивали за старшими, мальчиков до пяти лет вообще одевали в платьица, как девочек, и только становясь старше, их начинали одевать как взрослых.

Разумеется, ни одного негра я тут не видел. Белые лица, в основном без особых признаков интеллекта. Обычные буржуа и крестьяне: хитрые, в меру своего разумения, жадные до крайности — простые людишки, коих достаточно в любом времени, в любой эпохе.

Въехали мы в город через западные ворота, помимо меня и барона, с нами следовали еще двое — та самая охрана, которая, в случае неприятностей, должна была меня прикончить. По крайней мере, так поступил бы я сам в своем времени в подобной ситуации, и, сомневаюсь, что за четыреста лет что-то принципиально могло поменяться.