XVII. Грязь, кровь и вино!

– Шевалье, – де Пьемон чуть привстал со своего места и вперил в меня тяжелый взгляд, – наконец, мы можем поговорить начистоту! Вы привезли бумаги? Где они?

Началось. Я оказался в ситуации шахматного шаха, любое мое действие могло обернуться мгновенным поражением. Самое плохое, что я совершенно не понимал, о чем он спрашивает. Ясно было одно – де Брас все же оказался замешен в интригах, или, более того, в заговоре. И мне, как наследнику его тела, получать все шишки.

Барон ждет от меня четкого ответа. Получается, я тут лишь в роли курьера – моя цель передать им некие бумаги, ради этого де Брас и прибыл в Париж. Вот только где находятся эти самые бумаги, я не имел ни малейшего понятия. Доступная мне память де Браса таких деталей не содержала.

Собственно, у меня было три варианта: либо юлить, либо с боем прорываться за пределы замка, либо же выкручиваться, то есть рассказать все, как было на самом деле… ну или почти все…

Пауза затянулась.

– Шевалье? – поторопил меня хозяин замка.

– Я привез бумаги, ваша милость. Вот только…

– Что? Только не говорите, что вы их потеряли? Или что у вас их забрали при аресте? – де Пьемон побелел от избытка переполнявших его чувств, а Нуаро захрустел костяшками пальцев.

И только герцогиня, возлежавшая на кушетке, смотрела на меня прямым и открытым взглядом, отчего мне внезапно стало не по себе.

– Нет, я их надежно спрятал, и никто их не забрал. Вот только…

– Что «вот только»? Господин шевалье, да изъясняйтесь уже конкретнее!

– Вот только во время дуэли я получил удар по голове и теперь страдаю временной амнезией. Другими словами, я совершенно не помню, где именно я спрятал нужные вам бумаги.

* * *

– Франсуа, ах, Франсуа! Сильнее! Еще! О, мой рыцарь!

Мари была хороша в постели, но по меркам этого столетия. По моим же критериям она заслуживала максимум тройку с плюсом, и то, больше за старание, чем за умение. Практически любая из «моделей», которых я заказывал прежде, дала бы ей фору в мастерстве. Но! Она брала другим. Мари обладала непередаваемым шармом и обаянием, которые даже из дурнушки могли сделать королеву. А уж дурнушкой-то Мари совершенно не являлась.

Легкий запах пота меня не раздражал, тем более, что герцогиня сдобрила естественные запахи цветочными ароматами духов. Получилось как нельзя лучше. Ощущения, словно поймал селянку посреди благоухающего поля. Так же я совершенно не имел ничего против некоторого излишка волос на ее теле. В конце концов, это вполне естественно, и брить подмышками, да и прочие интимные части стали сравнительно недавно, а в семнадцатом столетии о таких извращениях, к счастью, даже не задумывались.

Нормальное женское тело, с естественными запахами и растительностью – все, как в моем пионерском детстве. Тогда в летнем лагере я впервые познакомился с изгибами юных девичьих тел, слюнявыми поцелуями при луне, и том непередаваемом ощущении новизны и страха, когда весь лагерь спит, и только вы купаетесь голышом в озере, а потом обжимаетесь прямо на берегу до рассвета.

Герцогиня сама пришла в мои апартаменты чуть после полуночи. В среде знати считалось вполне нормальным, когда женщина первая проявляла инициативу, причем весьма активным образом. Конечно, я удивился, что сама де Шеврез почтила меня своим вниманием. В наше время подобное назвали бы абьюзом, подали в суд и лишили состояния и репутации, особенно если инициатор – мужчина. Я в суд подавать не собирался, расслабился и постарался получить максимум удовольствия от происходящего, а сделать это было не сложно… Против такого абьюза я не возражал.

Хорошо, что я спровадил Перпонше на эту ночь в людскую, будто чувствовал, что кто-то явится ко мне в неурочный час. Хотя я больше ждал людей барона, которые схватили бы меня и кинули в местные казематы.

– Франсуа!

– Мари! Богиня!

Надо отдать ей должное, де Шеврез старалась, как могла. Она изгибалась подо мной, тяжело дыша, я целовал ее груди с большими ареолами вокруг сосков, ее плоский живот, гладил ее все еще молодое, наполненное страстью тело, и не мог до конца поверить, что это происходит в реальности.

Герцогиня была обнажена не полностью, но ее тело, частично скрытое полупрозрачным батистовым пеньюаром, тут же отзывалось на каждое мое прикосновение. Она была создана для любви, знала об этом, и пользовалась своим знанием. Такие женщины, способные своей волей и обаянием изменить все вокруг, рушить города и страны, повелевать миром, рождаются редко, возможно, раз в столетие. Таким женщинам служат, им поклоняются, их боготворят. Но в итоге их убивают. Мэрилин тому пример.

Мне повезло, когда я уже думал, что прямо из кабинета барона меня препроводят на дыбу, где заставят рассказать правду, все кончилось относительно нормально. Мне «условно» поверили, или, скорее, лишь сделали вид, что поверили и дали пару дней на восстановление памяти и возврат бумаг, которые тут так все ждали.