XX век как жизнь. Воспоминания

На третьем курсе начался роман с Норой Свердловой. Училась впереди на один курс. Типичная «аристократка духа». Умная. Красивая. В полном сознании собственного достоинства. И в окружении себе подобных. Мы, естественно, и раньше были знакомы. Встречались в компаниях. Я иногда позволял себе выступать в привычной нагло-самоуверенной манере. Реакция: удивленно-снисходительный взгляд. Роман раскручивался долго, со скрипом. Общественность с любопытством наблюдала. Кто-то изрек: «Союз ума, но не сердец». Нет. Просто умы сближались быстрее, чем сердца.

Я уже пообтесался, но еще был явно другого посола. Стал появляться у них дома. Две малюсенькие комнаты в старой развалюхе с дореволюционным стажем. Папа — бухгалтер. Мама — врач, рентгенолог-микропедиатр, фронтовичка. По праздникам вся могучая еврейская грудь в орденах и медалях. Не уверен, что они испытывали большое счастье, видя меня рядом с любимой дочерью. Иногда переходили на идиш. Когда родители уходили в свою комнату, сердца начинали сближаться и мы целовались. При хорошей погоде этим же делом можно было заниматься на скамейке во дворе.

Летом 1952 года Нора получила назначение в Краснодарский край, где стала работать адвокатом. «По умолчанию» предполагалось, что мы распишемся, когда я подойду к студенческому финишу. Разлука переносилась с трудом. Письма писал почти каждый день. Даже в стихах. Сохранилось у меня одно из таких рифмованных писем. Называется: «Плоды раздумий сквозь поэтическое око». Всего «раздумий» восемнадцать. Щадя читателя, ограничусь тремя.

XIII

Мы все ругаем понемногу
Кого-нибудь и как-нибудь.
Стезею этой, слава богу,
К вершинам славы легче путь.
Зачем читать Адама Смита,
Руссо, Вольтера, Демокрита,
Декарта, Гегеля, Бруно —
Они ведь померли давно.
К чему же тени их тревожить?
Не лучше ль тихо, не спеша,
Читать брошюры ВПШ
И этим груз ума умножить?
И знает стар, и знает млад:
У нас истмат и диамат.

XIV

Зачем владеть ума палатой,
Читать, и мыслить, и дерзать,
Коль можно запросто цитатой
Все что угодно доказать
И опровергнуть что угодно?
А между тем любой свободно
Толкует с видом знатока
О всем: от звезд до сапога.
Ввернет солидно ergo, bene,
Словами Маркса щегольнет,
Промолвит лихо: «Гегель врет!» —
Паяц на философской сцене!
Видали ль вы таких глупцов
В ученой тоге мудрецов?

XV

«Задача первая диплома —
Цитатой вовремя блеснуть, —
Так рассуждал я, сидя дома, —
Тернист, тернист науки путь.
Тернист и путь в аспирантуру,
Куда я смолоду и сдуру
Попасть задумал. Сущий ад —
Наука в клетке из цитат.
Блажен, кто верует без мысли,
Блажен, кто любит без ума,
Но лучше нищего сума
Тому, чей ум сомненья грызли!»
Так рассуждая, я писал,
Пока «довольно!» не сказал.

Письма, даже которые в стихах, не утихомиривали страсти. Расстояния требовали преодолений. Тут, правда, на эмоции накладывались финансы. Но и эта проблема имела решение. Сдавал кровь и на эти «кровавые деньги» летал в Краснодар. Оттуда на автобусе — в станицу Александровскую.

Политика, как правило, далека от любви. Когда они сближаются, становится опасно. В январе 1953 года грянуло «дело врачей»: эскулапы из Кремлевской поликлиники, утверждали руководители КГБ, «сокращали жизнь» своих высокопоставленных пациентов. Сценарий 1937 года не был забыт. По стране прокатилась волна собраний гнева и протеста. «От Москвы до самых до окраин» тюрьмы пополнялись медицинским персоналом. Нетрудно было заметить, что большинство «убийц в белых халатах» имели фамилии лиц той самой «национальности». Толпа напряглась, хотя до погромов дело не дошло.

Пришла телеграмма от Норы. Она освобождала меня от всех и всяческих матримониальных обязанностей. Тут же отбил ответ. Какой — понятно. Труднейшие были дни. Посадили шефа моей будущей тещи. Она сама каждый день ждала гостей. Надевала дома гимнастерку с погонами и всеми регалиями: «Пусть знают, кого берут!» Чтобы хоть чуть-чуть разрядить напряжение, я каждый вечер появлялся у Свердловых и сидел с ними до поздней ночи. Обошлось…