XX век. Хроника необъяснимого. Открытие за открытием

Когда-то, чтобы узнать истину в последней инстанции, люди обращались к Дельфийскому оракулу, теперь они вопрошают ДНК. Сами гены не лгут, но вот всегда ли бывают непогрешимы исследователи, приступающие к анализу? Немалое возмущение вызвала история с одним берлинским рабочим, которого безо всякой вины, внимая признанию генов, упекли за решетку по обвинению в убийстве. Оказалось, что во время экспертизы пробы, взятые у него, перепутали и подменили уликами, добытыми на месте преступления. Невиновный был арестован, и лишь после повторных анализов его выпустили на свободу, а в камеру водворили настоящего преступника.

Адвокаты знаменитого американского футболиста О. Симпсона жонглировали подобными примерами, пытаясь опровергнуть генетические улики, клеймившие их подзащитного, героя скандального судебного расследования: темнокожий спортсмен обвинялся в двойном убийстве. На месте преступления были обнаружены следы его крови, а в принадлежавшем ему автомобиле замечена кровь одной из его жертв. Однако Симпсон был оправдан судом присяжных. На одну чашу весов легли скрупулезные отчеты медиков, рассуждения о характерных особенностях ДНК, о схеме расположения наследственной информации, о статистике и прочие и прочие сведения, рассчитанные на вдумчивую публику, а на другую чашу весов свалилась эффектная сцена, разыгранная в зале заседания суда, сцена, которую увидело множество телезрителей: Симпсон, дергая и поводя рукой, вновь и вновь пытался натянуть окровавленную перчатку, найденную на месте преступления, – все было напрасно. Ликуя, обвиняемый поднял перчатку вверх: пускай все видят, что он невиновен.

И все же пусть язык, на котором изъясняются генетики, сух и абстрактен, пусть атмосфера, царящая в лаборатории, спокойна и деловита, все равно новая наука, наука, способная ответить на самые загадочные вопросы истории, вызывает повышенный интерес. Генетические археологи привыкли к тому, что им регулярно присылают самые разные образцы тканей, и анализ любого образца обещает сенсацию.

Так, одним из ярких достижений нового метода стала четкая и однозначная идентификация останков Иозефа Менгеле, врача Освенцимского концлагеря, умершего в 1979 году.

Совсем недавно к Сванте Пээбо обратилась Хильдегард Хаммершмидт-Хуммель, специалистка по английской филологии. Ее заинтересовала «посмертная маска» Уильяма Шекспира, хранящаяся в Дармштадтском дворце. Маску считают подделкой, изготовленной в прошлом веке, но так ли это? Вдруг это подлинник?

К маске прилипло девятнадцать волосков бороды, несомненно таящих биологический код человека, с которого ее сняли. Достаточно исследовать их, а результат сравнить с ДНК останков, погребенных в Стратфордена-Эйвоне, и тогда вопрос будет решен.

Увы, из Мюнхена пришло неутешительное известие. Современная диагностика не настолько сильна, чтобы по девятнадцати волоскам восстановить точный генетический код человека, жившего несколько столетий назад.

Опять Каспар Хаузер

Недавно внимание исследователей привлекла загадочная история Каспара Хаузера. В 1828 году в Нюрнберге был замечен странный молодой человек. Он едва умел говорить; на вопросы о том, откуда он взялся, давал какие-то бессмысленные ответы, поэтому полицейские отправили его в тюрьму, и там врачи сделали любопытное открытие: у юноши виднелись следы от прививки, а в те годы это было редкостью, привилегией аристократов.

Кто же он, таинственный незнакомец? Отпрыск знатного рода? Сказочный принц? Или же хитрющий обманщик? Его история обрастала слухами. «Таким же был человек в раю, до того как случилось грехопадение» – это сказал один из самых именитых людей Нюрнберга. Интерес к «явленному нам Адаму» выказал ряд высочайших особ, например, члены Баварского королевского дома.

Были и более проницательные суждения. Ансельм Фейербах, составитель Баварского уголовного уложения, один из виднейших юристов того времени, после тщательного анализа пришел к мрачному выводу: «Каспар Хаузер – законный отпрыск некой княжеской семьи, коего решено было извести, дабы сделать наследником другого человека, которому ребенок только мешал».

Фейербах назвал и княжеское семейство, которому было выгодно избавиться от законного наследника: «Перо противится выводить эти слова – дом герцогов Баденских».

Вот трагическая картина, нарисованная Фейербахом. У наследного принца Карла Баденского и его жены, Стефании, рождается сын. Проходит несколько дней, и вот новорожденного незаметно подменяют умирающим младенцем. Кто же решился на преступление? Кто покусился на будущего помазанника? Коварной зачинщицей была, несомненно, графиня Хохберг, вторая супруга великого герцога Баденского, Карла-Фридриха. Дело в том, что ее дети могли наследовать герцогство лишь в том случае, если от первой жены Карла-Фридриха не останется никакого другого наследника по мужской линии.

Итак, принесенный младенец умер, а подлинного герцога до шестнадцати лет держали в каком-то темном подвале. Через два года после его внезапного появления на улицах Нюрнберга на баденский трон поднялся первый Хохберг.