XX век Лины Прокофьевой

Однажды кому-то из школьников пришло в голову по случаю очередного революционного праздника пригласить в школу для участия в концерте «отца Прокофьева». Олег волновался, но отец, к его удивлению, легко согласился. Играть на ужасном инструменте, для этой шумной аудитории, ничего не понимающей в музыке, а тем более в музыке Прокофьева, – было сильным переживанием для Олега. Он просто-напросто беспокоился, как бы чего-нибудь не случилось.

Одноклассники веселились во время игры Сергея Сергеевича, показывали язык, тыкали пальцами, Олег чувствовал себя ужасно. Но на этом страдания не кончились. Закончив играть, отец поклонившись, сделал на прощание ручкой, чем вызвал самый бурный взрыв радости…

«(…) Воспоминания о жизни во Франции, всего лишь несколько лет тому назад покинутой, казались уже совсем далёкими. Я приспосабливался к новой жизни, наверное не хуже и не лучше, чем любой другой ребёнок моего возраста, хотя, даже и тогда я отчётливо ощущал разницу, глубокое отличие двух миров.»

«Святослав и Олег любили музыку и понимали произведения отца, – рассказывала Лина Ивановна. – Святослав любил классическую музыку, а Олег пошёл дальше и с интересом слушал Штокгаузена.

Сергей не хотел, чтобы они занимались музыкой, а я думала, что лучше бы они были хорошими оркестрантами, чем бухгалтерами.»

Лина Ивановна часто возвращается к своему стремлению вырастить детей достойными своего отца и в то же время самостоятельными личностями.

Родители приобщали мальчиков к своим семейным традициям, вовлечённости в искусство, театр, литературу, шахматы, любовь к природе, – всему, чем жили сами.

Ежедневные репетиции, РАБОТА над созданием или исполнением, постановкой, партитурой, клавиром, сольной игрой или игрой в ансамбле – надо быть свидетелем такого образа жизни, чтобы понять насколько труд, кропотливый, изматывающий, напряжённый, поглощает всё время и силы, и в то же время несёт радость.

Святослав и Олег с детства жили в доме, атмосфера которого была насыщена этим трудом и пронизана музыкой, тайнами искусства.

Олег Сергеевич Прокофьев в своих воспоминаниях об отце ярко описывает детские впечатления, пережитые и сохранившиеся с времён младенчества:

«(…) В самом деле, разве первые мои воспоминания не слиты с музыкой (…) Не кажется ли самым ранним, устоявшимся, прочным моим воспоминанием засыпание в постели, ранним вечером, под отдалённое звучание фортепиано. Я – в замкнутом полумраке, без ног от избеганного длинного дня, вне сил притяжения кроме подушки, а вдали – за стеной, или ещё за длинным коридором большой парижской квартиры, оттуда, из-за пределов моего полумрака, забредающие звуки, таинственная, успокаивающая, полная странной, но близкой жизни музыка. Наверное, почти с момента моего рождения, через многие сны и игры незримо населяет она фон моего существования.

(…) Более серьёзное, сознательное отношение к отцовской музыке начнёт появляться у меня гораздо позднее, когда из хотя и очень важной, но всё же лишь части семейного быта она перерастёт во что-то другое, более высокое и в большей мере себе адекватное. Это произошло через много лет, а впрочем едва ли десять, но в ту пору для меня немалый срок (…)

В Москве, во время войны, оставаясь одни в пустой квартире, мой брат и я начинали играть пластинки из небольшой коллекции, собранной нашим отцом. И, среди них, в первую очередь, те несколько старых бесценных и хрупких дисков на 78 оборотов, которые он записал в Париже, в 1935 году. Со своим слегка приглушённым, будто звучащим из другой комнаты звуком, они были самым живым и почти буквальным напоминанием о его игре в нашей квартире, в Париже. Конечно, я теперь слушал всё это иначе, впервые открывая музыку как искусство. Мне было всё-таки тринадцать лет, и я уже понимал, что моя жизнь неотделима от искусства.»

«Сергея Сергеевича мы старались никогда не беспокоить, – говорит Лина Ивановна. – Он никогда не обращал внимание на шум. К тому же всегда был прекрасно изолирован. Дети ходили на цыпочках, и мы всегда вешали тяжёлую занавеску на дверь его кабинета. Но я обожала слушать, как зарождается новое сочинение, как идёт процесс сочинения.

Когда он работал, никто не переступал порог нашего дома. Он не переносил этого. Поэтому если мне надо было повидать кого-нибудь из друзей или подруг, то я или сама шла к ним, или они приходили вечером, когда он уже не работал.

Он часто играл мне свою музыку. Первым сочинением, которое я услышала, были „Сказки старой бабушки“. Он включал их в программы своих концертов.

Я слушала все его сочинения. Когда он заканчивал какое-нибудь из них, он всегда звал меня и предлагал послушать.»

Святослав Сергеевич рассказывает:

– Тут по радио как-то передавали Де Фалья, Шесть народных песен. И я очень чётко вспомнил, как их пела мама, и когда проходил мимо магазина пластинок, зашёл, хотелось их просто купить. Я помню, как мама готовилась к концертам, папа ей аккомпанировал, делал замечания. Конечно, мама пела не только испанские песни, ещё арию Параши из «Сорочинской ярмарки» Мусоргского, папины романсы на стихи Ахматовой.