XXI век не той эры

Поэтому Наказатель уже осознанно подтвердил собственное спонтанное решение о поспешном отступлении с подозрительного места. Сборы много времени не заняли; да и что было собирать? Натянуть оброненные перчатки, закинуть на плечо такое желанное тело и углубиться в лес.

Чем дальше, тем сильнее тревожился Ульвар сын Тора. Потому что томление не сходило на нет с удалением от озера, воображение услужливо рисовало заманчивые картины, а придерживающая женщину рука так и норовила погладить стройное бедро или сжать упругую ягодицу, что нельзя было объяснить иначе как рефлексом: сквозь защитную рукавицу тактильных ощущений от этих прикосновений не было никаких.

Он уже начал задумываться, а что делать и как дальше с этим жить, если странный эффект, списанный на озеро, окажется его собственным чувством, тем самым пресловутым «обретением». В принципе, при себе были отличные безотказные транквилизаторы, которые использовались при неконтролируемых припадках ярости (такое с бойцами порой случалось), панических атаках и иных психических проблемах. Но их Ульвар оставил на крайний случай, потому что под воздействием этих препаратов притуплялось восприятие, появлялась некоторая психологическая инертность и апатия, а становиться тем самым пресловутым роботом не хотелось. Из соображений безопасности, а не ради покоя и благополучия девушки, о которых он в тот момент не слишком-то задумывался.

Но ближе к рассвету начало потихоньку отпускать. Первым сдалось воображение. Мужчина неожиданно понял, что ему стало легче думать о насущных проблемах и контролировать периметр, потому что посторонние мечты оставили измученно гудящую как с похмелья голову.

Дольше всего продержалось банальное физическое возбуждение. С ним бы здорово помог справиться обычный холодный душ, но это была непозволительная роскошь, и приходилось терпеть и мучиться неприятными ощущениями.

В общем-то, это упорство вкусившего забытое лакомство организма было понятно; Ульвар не помнил уже, когда последний раз был с женщиной. Первое время воздержание доставляло массу неудобств, но не было ни возможности удовлетворить свои желания, ни сил на их реализацию даже в случае гипотетического появления той самой возможности.

А потом он открыл для себя упоение битвой, и женские прелести в сравнении с ним померкли и стёрлись из памяти. Женщины были давно и далеко; а чарующая смесь из запахов крови Иных и огня, звука взрывов и криков, и бурлящего в крови адреналина, дарящая ощущение всемогущества, стала легкодоступным наркотиком.

Со временем начало приедаться и это. Всё реже посещал его страх и азарт, всё больше будни космодесантника начинали напоминать ежедневную рутину.

Долгое время сын Тора замещал эти ощущения властью, незаметно добравшись до самого дна человеческой жестокости. И тогда чужая боль действительно приносила ему удовольствие. Ольге очень повезло, что ей не довелось узнать чёрного трибуна в тот момент жизни; тогда страх её был бы более чем обоснованным. Потому что тогда Ульвару нравилось пытать. Чаще по делу, порой — просто в порядке развлечения с пленными. В те годы он на практике выяснил очень много уязвимых точек различных Иных, научился понимать языки. А ещё — и он об этом знал, и гордился, — его имя стало у циаматов страшнейшим проклятьем. Тогда беловолосого гиганта с холодными голубыми глазами совершенно обоснованно боялись абсолютно все разумные существа, за исключением Императора, прощавшего Первому Палачу Империи маленькие слабости и чрезмерную любовь к работе. Многие начинали рассказывать всё, что знали, только при виде насмешливой ухмылки на бесстрастном лице норманна. Но от более тесного знакомства с безжалостным чудовищем их это, как правило, не спасало.

По иронии судьбы именно на то время пришёлся переломный момент в войне, и личный вклад самого Ульвара сына Тора в этот перелом «хоть дурно пах, но много весил» по меткому ироничному замечанию Его Величества Владимира. Миру, как называли его близкие люди, никакой шут в хозяйстве не был нужен; отец Ариадны, на чьё правление пришлись самые тяжёлые годы Империи, был редчайшим острословом и никогда не стеснялся в выражениях. Мало кто знал, что за этой ухмылкой скрывалась выжженная пустыня. Слишком много сил и нервов потратил он в самые тяжёлые годы войны, не имея права подобно своему дальнему родственнику забыться в кровавом угаре.

Потом приелись и чужие муки. Потому что страдали и умирали все одинаково, и эта работа вновь стала рутиной. Тогда «Бич Терры» (а примерно так можно было перевести с языка циаматов его прозвище) достал с полки и отряхнул от пыли собственные познания в тактике и стратегии, прибавил к ним добытое жестокими методами знание психологии Иных, и какое-то время подвизался при штабе и дворце, увлекаясь планами и мелкими интригами.