You love me anyway (SORORATE) (СИ)

— Пока ты на моей территории, я могу потребовать все триста пятьдесят! — вскинул он указательный палец, — Знаешь, её сиськи в руках как наливные яблочки. Ты только представь! — Соломонс масляно улыбнулся.

Он не чувствовал себя мерзко от того, что торгуется любимой девушкой. Это для него она была любимой, а кем он был для неё на самом деле? Алфи до конца не знал. По крайней мере она не афишировала свои отношения даже перед подружками, а Алфи хотелось, чтобы она утирала нос за светскими беседами в университетском кафе. Сара не позволяла ему встречать её после занятий и вообще приближаться к университету. Беспокоилась за репутацию? Вряд ли. Скорее всего просто стеснялась своего зрелого бородатого любовника.

— Вы всё-таки спали? — чуть наивно и с надеждой на обратное прошипел Лука.

Это было глупо, спрашивать вот так, лоб в лоб.

Алфи откинулся на стуле и хищно ухмыльнулся, на зло Луке разумеется.

— Нет, чтоб тебя, в нарды ночами играли! — он чувствовал себя уверенно, желая взорваться от скривившейся в беспомощности рожи Чангретты. Нарочно ли он обесценивал Сару?

— Молитвы читали, ага? — Алфи была приятна мысль о девушке и их ночных деяниях, но также он понимал, что торгуется и знал, Сара его вряд ли простит за подобное.

Хотя, вспоминая мягкость её характера, он мог рассчитывать, что позже Сара остынет и примет его назад. Она была доброй, слишком доброй и многие, в том числе и он, пользовались этим. Но сейчас он решил рубить с плеча и сжигать мосты сразу же, чтобы потом выстроить новые, железные.

Алфи задумчиво облокотился на спинку кресла и потёр бороду.

— И много вы «начитали»?

Алфи прищурился: — Не всё твоего ебучего итальянского ума дела, да? — передразнил он его.

— Сто пятьдесят бочек и я больше никогда не хочу слышать о том, что между вами было. Чтобы ни один проклятый отблеск не мелькнул в её памяти и не отразился на остальных годах и поколениях. Чтобы вы даже не здоровались, когда невольно встретитесь на улице, — требовал своё мистер Чангретта.

— Прям так, да? — глумился он над Лукой, — Задница у Сары, как помню, в точь как у немецкой лошадки! — продолжал Алфи требовать своё. Он умел это делать. Умел настаивать и манипулировать. Таков его склад ума.

— Двести и это конечная цена! — Лука чувствовал себя дураком, но что он мог поделать.

Ему уже много лет нравилась Сара. И он ждал, терпеливо ждал случая. Но когда узнал о том, что Алфи изматывает его предмет обожания долгими ночами — терпение лопнуло.

— Видимо, не так уж сильно ты и хочешь её заполучить, да. Чего тогда приперся, таки, не пойму? — спросил Алфи, — Триста бочек, — хлопнул он по столу широкой ладонью и приподнялся, заканчивая разговор, — Триста злоебучих бочек и я отправляю ключик от нашего маленького рая, — Алфи изображал это, размахивая руками, — в Гватемалу или в Гваделупу нахер, ага? — на этой фразе Алфи замер и широко раскрыв глаза, ужаснулся своим словам, — А ты забираешь её в свой конченный-законченный итальянский ад, — произнёс он сквозь зубы, остановив застывший и безжизненный взор, — Увозишь с глаз моих долой, да? — взглянул он на Чангретту и опустил брови, сомкнув припухлые губы.

От этих воспоминаний Алфи принялся ещё сильнее избивать ни в чем не виновного человека, рабочего, мелкую сошку, со всей своей значительной силой. Он видел, как остальные работяги идут по своим делам, выполняют пятничный объем, но большинство из них уже помолились за Генри, который, вероятно, одной ногой был на том свете, тронув пространство Соломонса.

Алфи был рад причинить серьезный ущерб Генри на глазах у всех. Он хотел, чтобы это событие коснулось всех рабочих, чтобы никто не смел говорить о Саре, произносить её имя и упоминать её, как лукавого в семье католиков. Он хотел, чтобы работяги знали, что всё кончено и чтобы никто не смел разевать свой рот о ней и против неё, так же как и бросать вызов самому Алфи. Он понимал, что разговоры обязательно дойдут до итальянцев, дойдут хоть до Китая и, уж рано или поздно, до Клеркенуэлла.

Он не собирался ввязываться в серьёзную войну из-за женщины. Никто не собирался этого делать — ведущие к полному господству над бандитским миром.

Алфи многому научился за эти годы, пока варился в бизнесе и собирался использовать эти знания и свои связи в полной мере. Алфи был уверен, что они узнают о том, что он более, чем способен сводить счеты, старые или новые, за свою Сару, но позже.

Он выпрямился, превратив Генри Осборна в кусок хорошо отбитого мяса. Кровь была везде, на всех поверхностях, в том числе и на одежде Алфи. Брызги попали на рубашку и брюки, которые теперь стали не годными для носки. Запах стоял убийственный: сырости и железа, смешанный с ромом, расстеленным огромной лужей. Генри тихо плакал, свернувшись на бетонном покрытии и это раздражало Алфи больше, чем первоначальное оскорбление.

Соломонс получил возможность осмотреться, потирая костяшки пальцев, поправляя печатки.