Сделав три-четыре глубоких вдоха, Алфи понял, что сломал руку и челюсть Осборну. А эта несчастная бочка, что разлилась и треснула от падения — была ничем, грудой деревяшек и грязной водой, вобравшей в себе пыль с сапог, покрывающей лёгкой плёнкой на темной спиртовой глади.
Алфи почувствовал себя плохо, очень плохо и дёшево. Аналогичные триста бочек будут проданы, он заработает несколько тысяч фунтов, бросит эти пачки денег в сейф и забудет о них. А Сара? Она уже никогда не вернется к нему после такого предательства, если узнает.
А Сара узнает, ведь у Луки будет достаточно дней и ночей, чтобы сказать ей об этом перед сном или перед завтраком, дабы развеять любовную тоску.
***
Иса наблюдала за тем, как её падчерица Дора Чангретта готовит ужин для своего мужа. Пока девушка нарезала овощи и отваривала пасту, Иса увидела на лице падчерицы отчаяние и одновременно нотки радости и почувствовала терпкое желание обнять её. Но она осталась сидеть на своём стуле и не двинулась с места, потому что она знала, что Дора — девушка не тактильная, не контактная и, казалось, лишенная нежности. Дарби считал, что причина кроется в её рождении при работном доме, где ни любви, ни жалости. Только старое шерстяное одеялко.
Дора налила мачехе чая и продолжила рассказывать о том, что её Лука сегодня обещал вернуться к ужину и, к слову, обещание сдержал, впервые за несколько месяцев.
Иса лишь посмотрела на старшую дочь со всем сожалением, какое она только могла воссоздать, понимая, что она снова приняла опиаты.
— Ты говоришь какой-то вздор, милая. У тебя, вероятно, жар!
Дора громко расхохоталась. У нее был звонкий и истеричный смех, от которого её голос звучал очень трагично. Это был смех, противоречащий убийственной горести, скрытой за ним.
— Он женится на Саре! — проговорила она с граничащей кровной обидой, держась на грани приступа истерии, приподнося к губам острие ножа.
Иса покачала головой дочери и вздохнула.
— Может, тебе прилечь отдохнуть? Я уж сама тут как-нибудь… — осторожно проговорила Иса, зная, как разговаривать с человеком в опьянения, решив, что отсутствие парочки болтиков в голове Доры действительно дают о себе знать, а приём *лауданума не такой уж безопасный.
Прикладывая к её лбу, покрытому испариной, тёплую ладонь, Иса заявила: — Ты уже бредишь Лукой, дорогая! — теперь в её голосе звучал едва заметный гнев, — Хватит бегать за ним как влюбленная школьница на чёртов износ!
Дора закрыла серые глаза, как будто это действие перечеркнет истину, на которую указывала ей мачеха. Она знала себя и свои повадки лучше, чем кто-либо, но не хотела слышать об этом от кого-то еще.
— Он мой муж! И он женится на Саре! Я знаю!
Иса в изумлении поджала губы и, развернувшись на каблуках, ринулась к верхнему шкафчику гарнитура, вынимая полупустую бутылочку из-под настойки, и бросила через плечо: — Ты снова налакалась лауданума?
Дора тяжело вздохнула и изо всех сил закричала, затопала ногами и стиснула кулаки. Это был крик ярости и обиды, когда твоя любовь остаётся безответной и уходит из-под носа, но никто вокруг не понимает тебя.
— Ничего я не пила!
Дарби встал в дверном проёме, пришедший на крики дочери и взволнованно посмотрел на неё.
— Дора, пожалуйста, успокойся, — взмолился он, поправляя костюм.
Она была буйной, как и он. Их характеры были копиями друг друга, что ещё больше злило Сабини. Как и всегда, в других людях нас больше всего раздражает то, что мы не любим в нас самих.
Дора вытянула лицо от дикого возмущения и саркастически сказала, как будто разговаривала с ребёнком: — Сколько стоило согласие на двоеженство? Сколько стоит твой затухший престиж, папа?
Иса усмехнулась, решив, что её падчерица действительно одурела. Что за глупости она говорила? Так ещё и бросала вызов отцу.
Дора, несмотря на её патологическую влюблённость в Луку и скверный характер, умела врезаться в любого человека жестоким и прямолинейным вопросом. Сейчас её целью был родной отец.
Дарби быстро закипел, но старался держать свой гнев в руках и это было видно. Его мягкое лицо тяжело исказилось, когда он с очевидным трудом пытался подавить свою ярость.
— Ты сама стала причиной всего этого, Дора, и ты это знаешь! — сказал он сквозь стиснутые зубы, жестикулируя, тыкая в дочь пальцем, только бы Иса не прочла между строк.
Дарби видел в глазах дочери слезы. Он знал, что ей нужен был один живой и здоровый ребёнок, а ещё отказ от опиума. Откровенно говоря, Сабини видел, как его Дора устала и как она измотана. Её лицо было бледным, мешки под глазами тёмными, а скулы впалыми. Сейчас он, кажется, как мужчина, понимал настрой зятя, и перестал сожалеть о своём торопливом решении, принятым после вчерашнего ужина.
Вчерашний день
Лука терпеливо наблюдал за тем, как Дарби Сабини пересчитывает убытки, собирает свои чертовы пожитки и как его иск и судебное дело против ирландцев разваливаются. Теперь-то он никуда не денется от него.