You raped my heart (СИ)

— Эрик… — В ее голосе плещется страх, такая узнаваемая паника, а он уже так близко. Вот капли воды с душа падают на его черную кожанку. Кристина же упирается обнаженными лопатками в стену. Ей не стыдно за свою наготу, она не думает об этом. Ей с каждым шагом этого человека, с каждым словом, сказанным спокойным, но от этого столь зловещим тоном, становится страшно.

— Ты ведь шлюха. Самая натуральная. И я все еще хочу выебать тебя.

И вот в этот момент Кристину накрывает паника. Она вкладывает все свои силы в удар руками, в этот толчок, но Эрик словно скала. Он хватает ее за запястья, прижимает ее руки к кафельной стене, распластывая дрожащее тело по холодному камню. Взгляд Кристины страшный, панический. Девочка так напугана, что в душе мужчины что-то шевелится.

— Я говорил, что ты тупая и бесполезная? Говорил. Я говорил, что ты — шлюха? Говорил. Меня не обманешь.

— А ты мне солгал! — Слова обиды срываются с ее языка. — Соврал насчет всего происходящего.

Эрик иронично выгибает бровь, губы его тянут почти что теплую улыбку. Это так забавно.

— С чего ты взяла, что я вообще должен тебе что-то говорить? — Повторяет уже как-то сказанные им слова, и нависает над ней, давит пальцами на запястья, до боли. И близость его мощного, напряженного тела становится так ощутима.

Кристина хочет возразить, но слова застревают в ее горле, не хотят лезть наружу. И лишь жгучие слезы выступают на глазах, касаются щек.

— Эрик, пожалуйста… — Всхлипывает, тонко тянет, опускает подбородок. Страх ее так осязаем, что Эрику колет кожу.

Контраст поразителен. Все его грубые слова, колкие замечания, едкие фразы разбиваются о простые прикосновения. Своими жесткими, мозолистыми пальцами он ведет по ее телу аккуратно, почти осторожно. Очерчивает ореол соска, чуть сдавливает тугую горошину, проходит по контуру большого синяка на ребрах. Девочка все дрожит. Эрик же поднимает рукой ее лицо за подбородок и касается своим ртом ее полураскрытых трясущихся губ. Он целует ее глубоко, властно, так, как он умеет. Лишь забирая, ничего не давая взамен. Рука его отпускает ее запястья, и ее кисти оказываются на его плечах. Девчонка отвечает. Шлюха, он же говорил. А Эрик улыбается сквозь поцелуй. Тянет ее нижнюю губу, посасывает, прикусывает, исследует полость ее рта, играет с языком. Она всхлипывает, тонко и слабо. И мужчина не знает, чего в этом всхлипе больше: страха или наслаждения. А потом девчонка все же отталкивает его.

Странно, но злость ушла. Осталось лишь самодовольство. Эрик послушно отстраняется. На его лице играет усмешка. А краска стыда покрывает кожу Кристины.

— Нет, так не пойдет, — тянет он. — Я хочу, чтобы ты призналась самой себе в том, кто ты такая. Хочу, — он резко дергает ее за руку и подносит небольшую ладонь к своей ширинке, прижимает, чтобы Кристина почувствовала пульсацию его члена сквозь ткань, — чтобы ты осознала, что жаждешь его. — Он больно сжимает ее пальцы, а потом отпускает. — Хочу, чтобы до тебя дошло, что ты можешь пользоваться лишь своей дыркой между ног. Хочу, чтобы ты поняла, что ты — тупая пизда. Ты сама ко мне приползешь, да.

Он разворачивается на пятках и уходит, стараясь унять возбуждение, что вместо крови потекло по его венам. А Кристина стоит, привалившись к стене. Ее колотит. Страх и страсть смешались в ней. Панический ужас перед мужчиной, перед тем, что он может сделать с ее телом. И такое ощутимое желание, ударившее под самые ребра. На задворках сознания мелькает мысль об Юрае. Кристина горько кривит губы. Она думала, что этот юноша способен вытравить из нее что-то мутное и ядовитое, принесенное одним Эриком? Баста. Нет этого. Она все еще хочет этого сукина сына, ее все еще тянет к нему. И от осознания того, что он прав, ей становится тошно. Может она действительно шлюха? Тогда пусть Эрик празднует победу. Но она не сдастся. Не придет к нему, не попросит. Выкуси, зверье. Выкуси и подавись.

Последующие дни текут как в тумане. Кристина рассеяна, не собрана. Эрика обходит стороной, не подпускает к себе Юрая, который хмурит брови и не понимает, что происходит, не осознает причину ее отдаления и отчуждения. Кристина же нервно кусает губы и говорит лишь с Трис. Она устала. Эрик словно надругался над ней. Не физически, морально. Высосал из нее все силы, душу. Оставил разбитой и потасканной. Этот человек это умеет. Она не понимает, что взбрело в его голову. Она лишь знает, что провинилась на задании. Но Эрик снова говорил о зове плоти, о сексе и о том жаре, что разливается внутри. Она полыхает рядом с ним. Это так пагубно, так неправильно. Кристина больше всего на свете боится, что он поймет и догадается, что все ее нутро жаждет узнать и понять, каково это, когда тебя наполняют до краев по желанию, по нужде. Она может так ярко и живо представить его глубоко внутри, что зуд поднимается с низа ее живота, растекается призывным желанием меж бедер. И Кристина лишь сильнее сводит колени. Она сходит с ума.