You raped my heart (СИ)

— Так… — Кристина не заканчивает фразу. Она не имеет никакого права давить на Шону, что-то просить у нее, но ей бы хотелось услышать, узнать хоть что-то об Эрике. Она ведь почти ничего о нем не знает. К такому выводу девушка пришла, когда сидела в том кресле, читая томик Ремарка, листая шелестящие страницы и слушая, как сипло дышал на койке некогда один из лидеров Бесстрашия.

— Я мало что о нем знаю, — отзывается собеседница и совсем по-мужски чешет затылок пальцами с обломанными ногтями. — Он пришел из Эрудиции и это всем известно. Они с Четыре ненавидят друг друга. И это тоже всем известно. Сколько я его знаю, он всегда был таким. Жестоким, жестким, твердым, суровым и зачастую крайне неприятным человеком.

Шона замолкает. Думает. Кристина ждет, напрягая слух. Не отдавая себе отчета в том, как натягиваются мышцы под кожей, как сильно проступают тонкие дорожки вен, змеящиеся по всему телу. Шона молчит дольше положенного. То ли она действительно не знает, о чем говорить, то ли задумалась, зачем Кристине все это нужно. Брюнетка ерзает на жестком сидении и снова натыкается взглядом на затылок Трис. Подруга все говорит с Юраем. У девушки отчего-то мелькает странная мысль, что этот разговор может быть о ней. И тут Приор поворачивает голову. Взгляды сталкиваются. Кристина силится улыбнуться. И у нее выходит. Несколько ломано и неровно, но все же это можно назвать улыбкой. Кончики губ подруги едва дрожат. И Кристине этого хватает. Их отношения все еще есть, в них есть тепло и любовь, есть место дружбе. Все не пошло крахом. Значит, не все так швах, как она склонна думать, накручивая и приумножая.

— Знаешь, — Шона подает голос, — тебе лучше спросить Тори. Она, хм…Она с ним близка.

И после этих слов собеседница Кристины встает на ноги, едва потягиваясь, и направляется к знакомым ей Бесстрашным-ребятам. Девушка не знает, отчего Шона не спросила, зачем ей эти знания об Эрике. Но за молчаливый ответ, простой и безыскусный, она ей благодарна. Трудно объяснять окружающим то, чего пока не понимаешь сам.

И тут Кристина осознает очевидную и бесхитростную вещь.

Мало кто хоть что-то знает об Эрике.

Возможно, кроме Тори Ву. Возможно, кроме Макса.

Второго она не спросит. Никогда бы не спросила. А вот первую может. Только боится. Кристине кажется, что Ву относится к ней с легкой насмешкой, с превосходством, подкованным знанием. Это всего лишь чувство, ощущение. Возможно, все это лживо и неверно, но отделаться от того, что сидит внутри и точит подкорку сознания, крайне сложно. Кристина понимает, что после того разговора у входа на базу афракционеров, она стала избегать Тори Ву. Наверное, это глупо, но иначе Кристина пока не может. Ву ведь его женщина. Не в полном смысле, но все же.

И тут девушка понимает еще одну вещь.

Она хотела бы быть его.

Осознание режет рваной сталью где-то внутри. Кристина беспомощно открывает и закрывает рот, словно рыба, выброшенная на берег безжалостным прибоем. Это глупо. Такие мысли не допустимы. Это же Эрик! Грубый, неотесанный козел и мужлан. Он не умеет любить, не умеет уважать, не умеет дарить нежность и тепло, не умеет быть настоящим мужчиной по отношению к женщине. Не умеет! Но мантра не помогает. Не в этот раз. Потому что Кристине отчаянно хочется верить, что он иной. Столь сильно, до судороги в ладонях, хочется положить свои руки на его грудь, слушать верное биение сердца, считать его удары и чувствовать ответ, зреющий в самой глубине чужого естества.

Девочка, ты такая дура.

Нет, нет и еще раз нет. Твердое, незыблемое, ясное. Она не хочет быть марионеткой в чужих руках. Эрик — не Четыре. Он никогда не посмотрит на женщину так, как Тобиас Итон смотрит на Трис Приор. Эрик — не Юрай. Он никогда не обнимет ее так, как это делал Юрай Педрад. Он всего лишь может схватить ее за волосы, грубо и жестко, прошипеть что-то зловонное на ухо и толкнуть на твердые маты так, что она сдерет себе все кожу с локтей и коленей. Кристина знает. Кристина помнит.

Глупость. И точка.

Но, тем не менее, покидая большой зал, служащий и спальней, и столовой одновременно, девушка идет уже знакомой дорогой до больничного отсека. Стены здесь все серые. Лишь белые пятна линий, нанесенных на шершавую поверхность краской, указывают, что и где в этом большом и многоэтажном здании, уходящим на несколько километров под землю, находится. Этакий мерчандайзинг большого супермаркета. Когда-то так и было. Только вместо привычных названий продуктов над стрелками выведены слова, сообщающие о спальном отсеке, больничном, оружейном или тренировочном. Зик, который знает здесь не намного меньше Эрика или Четыре, говорил, что в самом низу афракционеры держат свое самое лучшее и мощное оружие. О чем именно шла речь, Кристина не знает. То ли о каких-то современных лазерных винтовках, то ли о чем-то покрупнее и погрознее.

Вот девушка поднимается по абсолютно серой лестнице, заворачивает за угол, пустующий без указателей, проходит несколько метров по длинному коридору с дверьми с номерами и останавливается около пятьсот пятьдесят третьей. Здесь держат Эрика.