Your Mistake

Нужна ему моя жалость, как же! Стратег моментально уровнял фигуры на доске.

– Все останется между нами, ведь я твой врач. Все в порядке, Мак-Феникс, журналисты тебя не тронут, не волнуйся.

Курт только засмеялся, немного хищно, на мой вкус, уж не знаю, что его так позабавило. В тот же миг я заметил Тима на верхней ступеньке, лакей делал приглашающие знаки рукой, и я сбежал от неприятного разговора. Приняв душ, я поднялся к себе, провел рукой по чистым скользким простыням и упал в кровать, не надевая пижамы.

…Тебе очень больно? Прости, я сорвался… Давай остановимся, Курт, я устал, мне нужно поспать. В жизни столько не кончал… Тебе сейчас хорошо?.. Да, когда вот так, рукой. Не мучай меня больше, пожалуйста… Тише, тише, не буду, спи, Джеймс Патерсон…

Шелковое постельное белье приятно холодило обнаженную кожу, за окном мерно рокотал прибой, стучала в стекло ветка яблони. Я удивился, что не заметил этого покоя, этой гавани тепла и уюта раньше, погруженный в дурные аналогии и туман, потом закрыл глаза…

Спи, Джеймс Патерсон…

***

Проснулся рано, в шесть утра, аккурат к возвращению лорда с моря. Слушая, как Мак-Феникс возится в холле, я подумал, нет смысла терять время и пытаться заснуть, встал и, пока он принимал душ, умылся и привел себя в порядок. Как ни странно, я чувствовал себя бодрым и полным сил, вполне отдохнувшим за ночь, а ведь и в рабочие дни вставал значительно позже.

Выйдя из спальни, я сразу прошел в спортзал, стараясь не слишком шуметь, осторожно прислонился к косяку входной двери и с интересом стал следить за действиями лорда.

Курт выполнял сложный комплекс упражнений, связанных с координацией движений, чем-то это напоминало йогу, помноженную на стремление убить виртуального недруга. Стоявший рядом лакей был на подхвате, помогая лорду не терять равновесие в особо тяжелых переходах. Отработав несколько асан, бойцы перешли к спаррингу, причем Мак-Феникс остался собой недоволен. Только тут я сообразил, что Тим Питерс был не партнером, а скорее, наставником. Лакей не помогал, он обучал хозяина искусству боя! Кем же он был, черт побери? Телохранителем? Я вспомнил, как Тим кинулся, когда я шел с топором на лорда, и ужаснулся: только сейчас я понял, что был на дюйм от гибели, и угрожал мне не Курт, Курт-то как раз спасал меня. Дьявол!

Тим первым заметил меня, резко обрывая тренировку. От его финального удара Курт Мак-Феникс отлетел в сторону, шарахнув плечом по стойке с алебардами, и, недовольно сморщившись, принялся тереть место ушиба. Тим с достоинством поклонился и ушел на кухню готовить завтрак.

– Не спится, док? – сумрачно поинтересовался лорд, приняв в штыки мое появление. – Мне от тебя не скрыться: теперь ты в курсе, что меня избивает лакей.

– Я не использую знание во вред, – миролюбиво вскинул я руку. – С точки зрения психологии ты борешься с воспоминаниями детства, и это неплохо. Вот твой Питерс – просто откровение Господне!

Какое-то время Курт молчал, потом предупредил до странности бесцветным голосом:

– Хоть его оставь в покое, он же не твой пациент.

Я пожал плечами и согласно кивнул: и в самом деле, типаж, конечно, любопытный, но… Мне за глаза хватало и самого Мак-Феникса.

После завтрака и неторопливо выкуренной сигареты верный обещанию Мак-Феникс провел меня в мастерскую.

– Вот здесь и здесь, – он ткнул рукой в лепные узоры над дверью, – установлены особые датчики. Они настроены на меня и Тима; я, признаться, не предполагал в тебе такого наглого любопытства, потому, получив сигнал о вторжении постороннего, прыгнул в машину и помчался домой. По дороге отзвонил Тиму, он принял сигнал и, похоже, услышал твой впечатляющий вопль. Ты должен простить его, Патерсон: когда он обнаружил тебя в мастерской, посчитал за благо вырубить и оттащить подальше. Ну а пока ходил за бренди, ты успел прийти в себя и наделать глупостей.

– Гм… – только и смог сказать я, потирая затылок. Памятный удар Тима Питерса стоил мне солидной шишки. – Его благими намерениями…

– Идем, – подтолкнул меня Курт, распахивая дверь подсобки. – Свет!

Клянусь всеми святыми, если бы лорд не стоял сзади, я бы снова заорал и рухнул на колени. Хотя теперь я был предупрежден и подготовлен к психологическому воздействию картины, исходящая от нее волна гнева, ярости, смерти во плоти сводила с ума, подчиняла рассудок и тело с не меньшей, а то и с большей силой; понимание вызывало восхищение, а восхищение становилось дверью, открытой калиткой в глубины подсознания; мои зрачки расширились, ноздри затрепетали, раздуваясь; я опять почувствовал запах чужого моря, ощутил на руках пламя пожара, охватившего небо; если были на земле истинные сила и величие, их заключил в себя холст, лишенный рамы, если существовало во вселенной безумие, оно скалилось с полотна Роберта Харли.