За безупречную службу!

— Благодарить вам надо Харламова, — возразил Юрий. — Судя по тому, что вы мне рассказали, и где его нашли, вас с Валентиной Ивановной спас именно он. Спас в буквальном смысле, уведя рейдеров от грузовика. Героизм в чистом виде, вот что это было. Без рисовки, без расчета на вознаграждение, даже без свидетелей, один на один со своим страхом — это, Марина Михайловна, героизм в чистом виде, без примесей. Послушайте, — добавил он уже совсем другим тоном, — подскажите, если не трудно: в вашем городе есть хоть одно место, где можно выпить чашечку хорошего кофе? А лучше две. Три дня тут отираюсь, тычусь во все двери и все никак не могу понять, каким образом вашим землякам удается превращать простую смесь молотых кофейных зерен и воды в ту отраву, которая у них получается.

— Секреты местной кулинарии, — сказала Марина, и по голосу Юрий понял, что она улыбается. — Нет, за деньги вы у нас хорошего кофе не найдете. Чтобы его получить, надо напроситься в гости — например к нам.

К ней явно возвращалось игривое настроение, и Юрий уже не впервые пожалел о своей мальчишеской выходке — там, в кузове «Урала», когда напоказ играл бицепсами. Впрочем, он тогда хотел всего лишь подбодрить женщин, чуточку поднять им настроение, не предполагая, что Ростислав Гаврилович попросит его тут задержаться. В его планы вовсе не входил роман с провинциалочкой, которая, при всех ее положительных качествах, почти наверняка подумывала о получении московской регистрации — где-то там, на заднем плане, между прочим. А может быть, и не между прочим, и совсем не на заднем, а наоборот.

Но сейчас это оказалось ему на руку. Если на запястье у одного из рейдеров действительно были часы Камышева, значит, в захвате напрямую участвовал кто-то из местных. Вот они, «метастазы», о которых давеча говорил его превосходительство!

Автомобильный двигатель на улице замолчал. Стукнула калитка, скрипнули проложенные вдоль стены дома в качестве тротуара доски, и в сгущающихся сумерках из-за угла показалась приземистая широкая фигура — черная, с белой грудью, разделенной надвое темной полосой галстука.

— Марина, ты скоро? — спросил Горчаков.

В доме опять затянули «Ой, мороз, мороз».

— Простите, — сказал Юрий, вставая с крыльца. — Это я виноват. Вот, набиваюсь к вам в гости на чашечку кофе. Заодно хочу заключить с вами одну маленькую сделку.

— Какую сделку? — насторожился Горчаков.

Еще пару минут назад Юрий отнес бы его прохладный тон на счет собственной недавней грубости, но сейчас все стало чуточку иначе. А может, и не чуточку.

— Взаимовыгодную, — сказал он. — По обмену полезной информацией. Я обязуюсь развеять ваше беспокойство по поводу небезызвестной папки…

— Которую вы упустили, — еще прохладнее подсказал Горчаков.

— Можно выразиться и так, — не стал спорить Якушев. — А вы, со своей стороны, посвятите меня в подробности истории, в ходе которой у вашего родственника пропало кое-какое личное имущество. А заодно объясните, почему до сих пор предпочитали о ней помалкивать. Ну же, Михаил Васильевич! Там, на заводе, вы очень неплохо держались. Не надо меня разочаровывать. В конце концов, на вас родная дочь смотрит!

— То-то и оно, — заметил Горчаков.

— Кажется, я вас понял, — поразмыслив над этим странным замечанием, сказал Юрий. — Но, продолжая по привычке играть в молчанку, вы не защищаете своих близких, а подставляете их под новый удар. Вот, Марина утверждает, что на одном из рейдеров, которые ворвались в ваш дом, были часы Камышева. Подумайте секунду и поймите, что живете на пороховой бочке. В один прекрасный день кто-то устанет бояться, что его опознают, и в вашем доме случится пожар. Или взорвется газ, или… да мало ли способов!

— Вам бы сетевым маркетингом заниматься, — проворчал Горчаков. — Мертвого уговорите! Ладно, считайте, что свою чашку кофе вы выторговали.

— Только не надо сыпать туда крысиный яд, — попросил Юрий, — у меня от него несварение желудка.

— А знаете, — направляясь по гуляющей под ногами дощатой отмостке к калитке, сказал Горчаков, — в это не так уж трудно поверить.

«Я вернусь домой на закате дня, — пели в доме. Кто-то громко зашикал, повисла пауза, и в наступившей тишине одинокий мужской голос с пьяной слезой допел: — Напою жену, обниму коня!»

Глава 17