За безупречную службу!

Обойдя машину спереди, он распахнул правую дверцу и расстегнул пряжку ремня безопасности, что удерживал на пассажирском сиденье бесчувственное тело непутевого племянника мокшанского мэра. По твердому убеждению полковника Сарайкина, в том, что уже произошло с Зудой, как и в том, что ожидало его в дальнейшем, не было ничего необычного, экстраординарного: за что боролся, на то и напоролся. Сколь веревочке ни виться, все равно конец будет; да нет, в самом деле, неужто этот огрызок всерьез рассчитывал вечно отравлять Анатолию Павловичу жизнь и оставаться безнаказанным? Неужто думал, что он не такой, как все простые смертные, и может играть с огнем, не опасаясь ожога?

Дудки, приятель. Огонь — он жжется.

Включив потолочный плафон, полковник при его жиденьком, желтушном свете тщательно обыскал карманы и сумку Зударева. Паспорт на чужое имя и деньги он забрал: покойнику наличные не требуются, а паспорт мог стать ниточкой, способной привести ищеек к тому, кто его выдал. После этого, не церемонясь, он взял Зуду за шиворот, одним мощным рывком выдернул из машины и, не останавливаясь, волоком потащил через подлесок к яме, образовавшейся под корнями поваленной сильным ветром старой ели. Спихнув его на дно оплывшего, присыпанного старой хвоей и лесным мусором углубления в песчаной почве, полковник отправил следом полупустую сумку с нехитрыми пожитками. «Аккуратнее, шеф, не дрова везешь», — невнятно пробормотал Зуда и свернулся на дне ямы калачиком. Видимо, ему снилось, что он едет в такси.

Не имея намерения его в этом разубеждать, Сарайкин аккуратно натянул хлопчатобумажные рабочие перчатки, извлек из-под полы спортивной куртки пистолет и надел на ствол глушитель. Было уже довольно темно, но свернувшееся калачиком тело отчетливо выделялось на светлом фоне песка, и полковник не боялся промахнуться.

После третьего выстрела старенький «ТТ» со спиленным номером просто развалился, едва не искалечив Анатолия Павловича и лишив его удовольствия всадить в своего подручного всю обойму. Помянув крепким словцом соотечественников, которые ну ничегошеньки не могут сделать по-человечески, на века, Сарайкин бросил обломки прикарманенного в ходе давнишнего, поросшего густым быльем обыска шпалера в яму, достал из кармана фонарик и осветил тело.

С телом все было в порядке: отныне и навсегда это было вот именно и только тело — подверженный тлену и разложению неодушевленный предмет, средних размеров кусок питательной массы для червей и бактерий. Самым приятным качеством этого предмета являлась его полная и окончательная бессловесность: он замолчал на веки вечные и больше никому и ничего не мог рассказать о без пяти минут генерале Сарайкине. Рубить покойнику кисти рук и жечь кислотой лицо не имело смысла: досье на него полковник лично уничтожил еще неделю назад, так что отпечатки пальцев разложившегося трупа, который, вполне возможно, с течением времени обнаружат в этой яме, никому ничего не скажут о личности убитого.

Тот, кто обучен находить и распутывать чужие следы, способен надежно спрятать свои собственные. Нужно только сохранять спокойствие и действовать без суеты, чтобы в спешке чего-нибудь не упустить. У Анатолия Павловича не было никаких причин для суеты и спешки, и он не сомневался: уж чьи-чьи, а его следы не отыщет никто и никогда.

Луч фонарика скользнул вправо, осветив кучу хвороста, из которой скромно выглядывал черенок припасенной заранее лопаты. Все было предусмотрено, рассчитано и приготовлено загодя, так что теперь ничего не нужно было придумывать и искать. Достав лопату, полковник забросал труп на дне ямы рыхлым, слегка влажноватым песком, завалил яму хворостом, забросил лопату на плечо и, не оглядываясь, направился к машине.

Убрав испачканную налипшим песком лопату в багажник, он запустил еще теплый двигатель, задним ходом осторожно вывел машину на дорогу, переключил передачу, врубил дальний свет и по заранее разведанной, изученной, знакомой чуть ли не до каждой колдобины дороге повел машину вперед. Человеку, который попал в эти места впервые, да еще в потемках, могло показаться, что водитель обезумел и направляется в неизведанные лесные дебри, в самую чащу, из которой нет возврата. Но таких заполошных пассажиров в салоне «девятки» не наблюдалось, а Анатолий Павлович точно знал, что никакой гиблой заповедной чащи впереди нет: в поперечнике этот жиденький лесной массив едва достигал пяти километров, и места за ним лежали самые подходящие для того, кто хочет в течение некоторого времени не привлекать к себе ничьего внимания.

Полковник Сарайкин вел угнанную машину сквозь сгущающийся мрак по ухабистой лесной дороге, улыбаясь всякий раз, когда слышал глухой шум, издаваемый подпрыгивающей на заднем сидении увесистой спортивной сумкой с надписью «Адидас». О рушащемся прямо в эти минуты мировом ядерном паритете Анатолий Павлович не думал: это было не его ума дело, и оно его совершенно не касалось.

Глава 20