За безупречную службу!

— А причастность России в вашем лице к развязыванию ядерного конфликта ее имиджу не повредит? — глядя в нетронутую чашку с кофе, непримиримо поинтересовался Горчаков. — Впрочем, я снимаю вопрос: он явно не имеет смысла, как и весь этот разговор.

— Это следующий аспект, которого я хотел коснуться, — невозмутимо сообщил Якушев. — Имидж — материя тонкая, уязвимая. Это особенно верно, когда речь идет о спецслужбах. Отношение к нашему ведомству в обществе, мягко говоря, неоднозначное, и каждая ваша реплика служит тому лишним подтверждением. И мы просто не имеем права подставляться, выглядеть в глазах российской и мировой общественности сборищем клоунов, неспособных отличить божий дар от яичницы. С учетом всех обстоятельств задержание господина Хао привело бы именно к этому: его пришлось бы с извинениями отпустить, а в нас еще долго тыкали бы пальцами все, кому не лень. Бумаги, которые при нашем попустительстве вывез из страны упомянутый господин, того не стоят, поверьте. Если бы мы их у него изъяли, он раздобыл бы что-нибудь другое — возможно, куда более современное и эффективное, чем ваш «Борисфен»…

— Ну да, — с горьким сарказмом подхватил Горчаков, — зато теперь ему ничего не надо раздобывать. На то, чтобы долбануть боеголовкой по территории соседнего государства, хватит и «Борисфена».

— В чем-то вы, без сомнения, правы, — склонил голову в знак согласия Якушев. — Уж кому-кому, а господину Хао теперь не придется ничего раздобывать и вынюхивать — долго, а может быть, и вовсе никогда. Наш век — время узких специалистов, а Ван Линь Хао, как всякий по-настоящему хороший шпион, разбирается во всем понемногу. Он универсален, и в этом его главная беда, потому что нельзя объять необъятное. По образованию он экономист и вряд ли способен без квалифицированной помощи по достоинству оценить ценность добытых ценой таких больших усилий и крови бумаг. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что он сумел бы отличить техническую документацию по теме «Борисфен» от принципиальной схемы цветного телевизора «Рубин» выпуска тысяча девятьсот семьдесят какого-нибудь года.

Горчаков, наконец, прекратил вглядываться в темные глубины кофейной чашки и, удивленно задрав брови, уставился на Юрия.

— О прочих участниках недавних событий я уже не говорю, — продолжал тот. — Ваш начальник производственного отдела Ушаков был последним игроком в команде противника, хотя бы теоретически способным разобраться в этих бумагах. Но его поторопились убрать, и с тех пор все, кто охотился за «Борисфеном», превратились в стаю попугаев, твердящих одно и то же: синяя папка, синяя папка… А когда Сарайкин шлепнул командира рейдеров Волчанина, который, в свою очередь, был единственным во всей этой банде настоящим профессионалом, события стали напоминать американскую комедию. Помните, была такая, называлась «Тупой и еще тупее»?

— Не смотрел, — напряженным тоном ответил Горчаков.

— Я тоже, — кивнул Юрий, — но название говорит само за себя. Взять хотя бы организатора всей этой бодяги, одного из топ-менеджеров «Точмаша», господина Великанова. Он мог выйти сухим из воды, но не выйдет. А знаете, почему? Потому что решил, что он самый хитрый. В результате главный, стопроцентно доказанный и подтвержденный неопровержимыми уликами пункт обвинения против него звучит следующим образом: изготовление и сбыт фальшивых денежных знаков. И притом в особо крупных размерах. На этом фоне даже попытка продажи иностранному шпиону секретной военной разработки выглядит детским лепетом, так что прямо сейчас господин Великанов взахлеб дает показания. Правда, ничего нового и неожиданного он нам рассказать не может, но во всем должно соблюдать порядок…

— Да погодите вы с вашим порядком! — обрел, наконец, дар речи Михаил Васильевич. — Вы что, собственно, пытаетесь сказать?..

— Не только сказать, но и показать, — с довольным видом уточнил Якушев. — И даже, с вашего позволения, вручить. Вуаля! — Расстегнув висящую на спинке стула сумку, он бросил на стол по-простецки завернутую в полиэтиленовый пакет пачку бумаг. Сквозь полупрозрачный полиэтилен на титульном листе можно было разобрать напечатанное заглавными буквами на древней пишущей машинке слово «БОРИСФЕН». — По-моему, это ваше. Правда, папочкой пришлось пожертвовать, вы уж не обессудьте. Должен же господин Хао предъявить заказчикам хоть что-то, чтобы доказать, что он не прохлаждался, а честно пытался отработать гонорар! Не самый завидный конец карьеры, но, как говорится, футбол есть футбол: мяч круглый, поле квадратное, и пусть победит сильнейший… Что с вашим лицом, Михаил Васильевич? Неужели сами не догадались? Я думал, догадаетесь…

— Мне, честно говоря, тогда было не до догадок, — раздумчиво проговорил Горчаков. — Когда вы навестили меня там, в архиве, я решил, что вы просто заберете и перепрячете папку. А потом, когда Волчанин застал вас около открытого тайника, подумал, что вы не успели или не смогли. Но мне даже в голову не могло придти, что вы всего за несколько часов сумеете состряпать убедительную фальшивку!