За безупречную службу!

На чем, собственно, все и закончилось. Он еще дышал — сказалось крайнее неудобство позиции, из которой был нанесен удар, — но о запланированном интервью следовало поскорее забыть. Даже при условии оказания квалифицированной медицинской помощи дар речи к этому типу мог вернуться, самое меньшее, через неделю, а убрать его из города было приказано сегодня же, в течение часа, который, к слову, уже истек.

Ну убрать, так убрать. Чего проще-то? Тем более, полдела уже сделано…

И все-таки, глядя в подтачивающую песчаный обрыв темную речную воду, под толщей которой минуту назад скрылся черный «ягуар» с московскими номерами, Шуня испытывал сожаление и тревогу. Он жалел, что из-за поспешности Мамы недоговорил с москвичом, и тревожился из-за последствий, которые могла повлечь за собой эта маленькая оплошность. Москвич-то был ох как непрост! Акционер… Да как же, держи карман шире! Акционер в представлении Шугаева являл собой никчемное, не знающее забот существо, всю жизнь порхающее с одного курорта на другой или, в самом крайнем случае, перекладывающее бумажки в роскошно обставленном офисе на верхушке одного из небоскребов Москва-Сити. Акционеры не встревают в разборки с участием вооруженных людей в масках, они посылают вместо себя других — таких же ребят в масках и с автоматами, вынужденных зарабатывать хлеб свой насущный потом и кровью — как своей, так и чужой.

Мужик в черном «ягуаре», лежавший сейчас на дне реки, был такой же акционер, как Саня Шугаев — президент Гондураса. Самоубийственное заявление насчет дел, не позволяющих ему покинуть Мокшанск, он сделал явно неспроста и не сдуру, а в расчете на конструктивное продолжение разговора. И по этой же причине, наверное, не оказал никакого сопротивления: чего сопротивляться-то, когда люди, с которыми ты хотел поговорить, сами на тебя вышли?

Эх, Мама, Мама… Ну вот как теперь узнаешь, что было у этого типа на уме? Да никак, вот как.

Быстренько все обдумав, Шуня решил ни с кем не делиться своими соображениями. Толку от них теперь все равно никакого, а вред может получиться вполне реальный. Маланья-то, хоть и дурак, не преминет сделать его, Шуню, крайним: куда ж ты, дурья башка, спешил, надо ж было его расспросить хорошенько! А переводить стрелки на Маму, во-первых, не по понятиям, а во-вторых, бесполезно: за результат операции отвечает не рядовой боец, а тот, кто ее возглавлял.

Он посмотрел на часы и, сняв с боевого взвода, убрал за пояс пистолет. Машина лежала на дне уже пятую минуту; в момент погружения водитель был без сознания, и это со всей очевидностью означало, что он уже не выплывет. Всплыть может — не сегодня, со временем, — а выплыть — дудки.

— Если не вытащат, — нарушил молчание неугомонный Шиша, — надо будет через недельку с удочкой сюда наведаться. С такой прикормкой клев будет ис-клю-чи-тель-ный!

— Ты что, эту рыбу жрать будешь?! — ужаснулся впечатлительный Мама.

— А что? — невозмутимо пожал плечами Шиша. — Рыбы вечно всякую дрянь со дна подбирают — утопленников обгладывают, мух, которые в речку свалились… Да что там! Ты что, никогда на опарыша не ловил? Не знаешь, откуда опарыши берутся? И как, плотва тебе после этого поперек глотки не встала?

Шуня молча повернулся к реке спиной и по примятой «ягуаром» траве направился к своей машине. Уже начавшая потихоньку распрямляться трава шуршала, как папиросная бумага, из-под ног при каждом шаге веером разлетались во все стороны маленькие серые кузнечики. За спиной Удав нарочно, чтобы подразнить Маму, рассказывал нашумевшую в свое время историю о фермере, который, вступив в преступный сговор с директором местного кладбища, кормил нутрий выкраденными из могил свежими покойниками, а потом продавал на мясо. Могилы сразу приводили в порядок, и гениальная в своей простоте схема вскрылась совершенно случайно, как это и происходит с большинством удачных афер: кто-то умер при не до конца выясненных обстоятельствах, кто-то усомнился в результатах вскрытия, суд выдал постановление об эксгумации, и — вуаля!..