За безупречную службу

— Ну вот, опять, — обиженно протянул Степанов. — Кто старое помянет, тому глаз вон, товарищ генерал!

— А кто забудет, тому оба долой, — напомнил Алексеев. И после секундной паузы добавил: — Применительно к нашему случаю речь, полагаю, должна идти не о глазах, а о погонах.

Это уже ни капельки не походило на шутку, и притихшие участники совещания начали покидать кабинет. Как обычно, этот процесс напоминал то, что происходит в раковине умывальника, из которой вынули затычку. Генерал копался в столе, что-то выискивая в верхнем ящике. Подняв голову, он увидел, что полковник Егорушкин, совсем недавно получивший третью звезду на погоны, не принял участия в общем исходе: он стоял около стола для совещаний, положив ладонь на спинку стула, и терпеливо ждал, пока на него обратят внимание.

— Что у тебя? — спросил генерал.

— Один вопрос, — сказал Егорушкин. — Разрешите?

— Что это еще за… гм… китайские церемонии? Разрешаю, спрашивай.

— Ван Линь Хао — это ведь только версия, верно? С Волчаниным он не встречался…

— Присядь, — сказал Алексеев, и полковник опустился на стул, сиденье которого еще не успело остыть. — Все верно, китаец — это только версия. Самая правдоподобная, но не единственная и пока ничем, увы, не подтвержденная. Конечно, он не встречался с Волчаниным, этот субчик не из тех, кто станет собственноручно облегчать нам работу. Но он недавно летал в Пхеньян, а после этого, как мне доподлинно известно, был замечен в районе иранского посольства в Дамаске.

— Торгуется, — предположил Егорушкин. — Как на аукционе: кто больше предложит…

— По-моему, это очевидно, — кивнул своей обезображенной головой Алексеев. — Но это еще не факт, потому я и говорю: надо держать ушки на макушке.

— Плохо, что Волчанин погиб, — вздохнул полковник. — С этим Спец явно поторопился.

— Его убил не Спец, — просветил его Ростислав Гаврилович. — Это начальник местной полиции, как бишь его… Сарайкин. Выскочил, как чертик из табакерки, в самый неожиданный момент. Поначалу-то он, как я понял, пытался делать вид, что ничего не происходит. Но потом смекнул, что дело зашло чересчур далеко, кинулся исправлять положение и наломал таких дров, что я вообще не понимаю, как с него не ободрали погоны. Но, отдать ему должное, в освобождении заложников он принял самое активное личное участие, а директору завода так и вовсе спас жизнь.

— А заодно сорвал нам операцию, — добавил Егорушкин. — Папка с документацией по «Борисфену» пропала…

— Значит, ее кто-то взял, — вставил генерал. — И взял, полагаю, не затем, чтобы почитать на сон грядущий. Она обязательно всплывет…

— Вопрос: где, — сказал полковник. — Если ею завладел случайный человек, с носом могут остаться все — и мы, и Линь Хао. Скверно, что мы до сих пор не знаем, где она.

— Этим занимается Спец, — сообщил генерал Алексеев. — Прямо сейчас — там, на месте.

— Бедное место, — пробормотал Егорушкин.

— Ничего, — утешил его генерал, — обойдется. Парень повзрослел и стал работать намного аккуратнее, чем вначале. Ну, а если что, они там как-нибудь отстроятся.

— За счет федерального бюджета, — подсказал полковник.

— Куда ж без него, — вздохнул Ростислав Гаврилович и возобновил раскопки в ящике письменного стола, давая понять, что разговор окончен.

Глава 18

После третьего по счету светофора, который, в отличие от первых двух, не моргал желтым, а работал в обычном, дневном режиме, колдобины кончились, тряска прекратилась, и машина плавно, будто на воздушной подушке, заскользила сквозь прохладу расцвеченной яркими уличными фонарями и огнями реклам ночи. Было уже полвторого; город спал, лишь у дверей ночных клубов и дискотек, которых тут, в центре, насчитывалось преизрядное количество, кучковалась подвыпившая молодежь. Подсвеченный ртутными лампами табачный (и не только) дым лениво колыхался над головами, как будто дело происходило не на улице, а в прокуренной комнате; в сумраке вспыхивали и гасли красноватые огоньки сигарет, поблескивали, отражая свет фонарей, бутылочное стекло и дешевая бижутерия. Картина была знакомая, милая сердцу; обычно она поднимала настроение, будоража кровь и толкала на подвиги, но сейчас Зуда едва осознавал то, что видел сквозь отмытое до полной прозрачности стекло губернаторского джипа. Вывески заведений, в которых уже успел стать завсегдатаем, знакомые очертания центральных улиц, припаркованные как попало дорогие спортивные машины и мощные заграничные мотоциклы — все это виделось отчетливо, но воспринималось как-то отстраненно, словно Евгений Зударев по кличке Зуда случайно, незаметно для себя помер и теперь взирал на грешную землю из загробного мира.