За час до рассвета

— О комсомоле забудь, у нас нет иного выхода. Не буду работать — в Германию угонят, тебя — к стенке. Насмотрелась, что они там, в жандармерии, творят: кровь стынет. Сегодня человек пятьдесят приволокли без разбора: женщин, стариков. Четверых на базарной площади повесили, толком не узнав фамилии. Для устрашения других. Остальных ночью ликвидируют. Для них, что клопа раздавить, что человека расстрелять — одинаково.

— Не простим мы им… никогда.

— «Мы»… кто это?

— Ты, я, весь наш народ.

Клава присела к столу:

— «Народ»! — это громко. А сколько осталось из тех, кто в гражданскую не уплыл за Черное море? А бывшие кулаки? А обиженные и обойденные? Отец, мать, Николай и я собрались эвакуироваться. Кто о нас позаботился? Никто. Сели начальнички в машины и укатили, свои шкуры спасли, а наши — дубить оставили. Тебя и то бросили, места не нашлось. И мы же виноваты?… Я б сейчас в Ташкенте в институте иностранных языков училась. Мечту у меня убили.

— Надо уметь забывать личные обиды, когда такое творится. — Семен сел рядом с Клавой. Руки Семена, лежавшие на столе, сжались в кулаки. — Откуда у тебя это… Откуда? Училась в советской школе, носила пионерский галстук. Тебе до предательства — один шаг.

— Что ты, Сема? Что ты? — встревожилась девушка. — Нервы сдают, там пристают с глупостями, в поселке — за службу презирают. Разве легко? — она всхлипнула.

Метелин участливо погладил ее волосы. Клава тут же улыбнулась:

— Ты сильный, все можешь. Научи, подскажи.

— В таком деле лучший советчик — собственная совесть. Ты переводчица. Узнай, где расположен штаб фон Клейста.

— Постараюсь. А зачем?

— К своим вернемся не с пустыми руками.

— Для тебя я все сделаю. Скажи, ты любишь меня?

Семен, осторожно отстранив ее, вышел из-за стола.

— Ни о чем таком думать не могу. Уедем к своим — поговорим.

Он ожидал, что девушка обидится. Но Клава лишь, вздохнула, она по-своему поняла его слова — они обнадежили ее.

— Ждать?.. Согласна.

— Нужны чистые бланки паспортов, пропусков, служебных удостоверений.

— Попробую.

— Передашь их Ирине.

Клава по-гусиному прошипела:

— И-ирине? Вот ты о ком печешься, голубчик! Пропади она пропадом, твоя Ирина!

Семен отшатнулся:

— Клава, опомнись!

Но она твердила свое:

— С ней путаешься… с белобрысой пигалицей? Не выйдет! С ней таскаешься, собственными глазами видела, она в саду тогда тебя ожидала. «С одним человеком встретиться надо!» Прямо бы говорил — к бабе, мол, ухожу.

— Замолчишь ты, наконец? — Это крикнул Николай, незаметно вошедший в комнату. Подскочив к сестре, влепил пощечину. — Говори, да знай меру!

Размахивая руками, Николай бросал обидные слова:

— Всю фамилию испаскудила, дети и то овчаркой тебя кличут. Ух, так бы и размозжил крашеную рожу! А еще других обзываешь, ты Ирининого ногтя не стоишь.

Клава, притихнув, вслушивалась. Николай, с презрением взглянув на сестру, позвал Семена:

— Старики ужинать кличут. Пойдем.

За ужином Семен чувствовал себя неловко. Выпив стакан чаю, вернулся к себе. Девушки в комнате не было. Стал укладываться спать, но из-за двери послышался голос Николая:

— К тебе можно?

— Заходи. Как Клава?..

Николай сказал другое:

— Мама мне о Маланье рассказывала. Придется перебазироваться.

— Чем скорее, тем лучше. К кому только?

— Завтра с Мишей Поляковым потолкую.

— Я уже говорил об одном хуторе.

— Дай слово, что ответа будешь ждать здесь.

— Даю. О Клаве стоит подумать, она не совсем потерянный для нас человек.

Николай с горечью, но твердо возразил:

— Потерянный. В народе говорят: свинья не родит бобра. Клавка — тот единственный случай, когда произошло наоборот.

— Одумается, если по-серьезному за нее взяться. Молодая ведь.

— Влюбилась она в тебя. Имя Ирины терпеть не может. — Неожиданно Николай посоветовал: — А ты того… приголубь ее. Ну, как другие мужчины, не любя… Иначе черт знает что натворит!

Нелепое предложение поразило Семена:

— Коля, как не стыдно, я готов ударить тебя! Николай рассмеялся:

— Не способный ты на подлость. Тогда опасайся Клавки… Завтра из дома не выходи до моего возвращения. Я с Поляковым посоветуюсь, как нам быть.

□

Семен тревожно ждал весь день. Не зная, как убить время, шатался по квартире. Вошел в узкую комнату Николая. На стенке прилажена самодельная полка. На ней аккуратно расставлены учебники по высшей математике, философии. Второй ряд отведен классикам — Пушкину, Лермонтову, Льву Толстому, Чехову. Здесь же в твердом переплете роскошно изданный роман Войнич «Овод» — любимая книга молодого Лунина.

В сумерках вернулась Клава, в чем-то упрекала Власовну, долго плескалась у рукомойника. Потом послышались звуки гитары.

В халатике из набивного креп-марокена Клава выглядела очень эффектно. Уверенная в себе, шумно ворвалась в боковушку, ловкими движениями накинула на дверь крючок. Подойдя к Семену, обхватила шею руками:

— Сема, любимый, будут документы, будут. Не могу я без тебя. Не хочешь жениться, давай так… понимаешь? Я на все согласна… Твоей хочу стать, — с трепетом шептала она, будто ничего вчерашнего и в помине не существовало.

Такого оборота Семен не ожидал — растерялся, остолбенел.