За час до рассвета

Настя, конечно, обрадовалась — давно настаивала на его переселении в хутор: не догадывалась, глупенькая, что находиться бок о бок с подпольщиком, да еще с таким, как Метелин, — большой риск. Вот почему Василий не хотел жить у Насти. Теперь все становилось на свои места: опасный квартирант съезжает.

После ужина Василий побывал у бригадира, договорился о работе: сгодился диплом агронома.

Утром Настя к завтраку выставила бутылку «дымки»: как же — муж теперь вместе с ней будет работать в огородной бригаде! Пока она хлопотала у печки, Василий выпил лишнего, позднее обычного выехал из Пятихаток, захватил для сестры упакованные в оберточную бумагу листовки.

День обещал быть тихим, солнечным. Подбадривая лошадь хворостинкой, Трубников насвистывал что-то веселое. Впервые за многие месяцы покойно у Василия на душе да и совесть у него вполне чиста. Метелин по доброй воле отказался от Настиной квартиры, теперь не надо будет трепетать при встрече с полицаем.

Телега была загружена пустыми ящиками, которые вчера Василий собрал по торговым точкам.

У шлагбаума Трубников остановил лошадь: к переезду приближался поезд. К возчику подошел полицейский, постоянно дежуривший на переезде. Частые встречи сделали их почти приятелями.

Трубников на пользу себе обратил знакомство с представителем новой власти. В часы его дежурства прихватывал опасные грузы. Таким манером переправил из города «американку», взрывные заряды.

Сейчас, уловив спиртной запах, исходящий от Василия, полицай приятно потянулся, подмигнул, зачмокал губами. У него, как всегда, с утра побаливала голова — край как хотелось опохмелиться.

— Выручи, дружок, — взмолился полицай. — Вчера перехватил. С утра маюсь, во рту будто стадо волов ночевало. Спасай, дружок, дай опохмелиться.

Случалось, что Василий наливал ему чарку-другую. На этот раз, на свою беду, поскупился, руками развел: рад бы, мол, да наличность отсутствует.

Полицай не поверил ему, проявил настойчивость, забрался на телегу, принялся шарить в пустой таре. Нашел-таки бутылку и, размотав тряпку, в которую она была укутана, поднес к носу.

— Жилишь, приятель!

С раздражением, еще решительнее зашуровал в ящиках. Раз обманул — заберу до последней капли.

Откуда-то из-под ящика выхватил пакет:

— Да у тебя и закусон? Ну и жмот!

Василий рванул пакет к себе. Полицай не отпускал. Трубников потянул сильнее. Оберточная бумага лопнула. Струя воздуха от проходящего поезда подхватила, растрепала листовки, и они, порхая, погнались за вагонами.

Взглянув на одну из бумажек, полицейский озверел:

— Ага, вот что ты развозишь! Получай, краснопузый!

Прикладом винтовки сбил Василия с телеги, поволок в сторожку.

Что с ним дальше было, Трубников не помнит. Очнулся от того, что на голову лили холодную воду. Со связанными руками усадили на стул.

Допрашивал его сам начальник полиции: где он взял листовки, кому должен был их передать?

Василий произнес первое, что пришло на ум:

— Должно быть, кто-то подсунул с пустыми ящиками.

Конечно, такое объяснение шито белыми нитками. Но утопающий хватается за соломинку. До самого вечера Трубников продолжал утверждать именно эту нелепицу. Его не били, лишь записывали, в каких магазинах и от кого получал тару, кому должен был ее сдать.

Постепенно Василий даже приободрился: ищите песчинку в море — ящиков несколько десятков, узнай, где чей. Мелькнула надежда на спасение: при чем он? Листовки найдены в пустом ящике. Его дело собрать тару и отвезти на базу, не осматривать же каждый ящик.

Не учел Василий лишь того, в чьи руки попал. Ночь провел в одиночке, без сна.

Утром ужаснулся: арестованными оказались все названные им работники магазинов. При очных ставках эти невинные люди наделяли его откровенным презрением и чуть ли не плевали в лицо.

Полицаи из кожи лезли, чтобы выслужиться перед немцами: до возвращения Рейнхельта в Приазовск хотелось поймать Метелина. Допросы, очные ставки не прекращались ни днем ни ночью.

Вечером Василия доставили к эсэсовцу, переводчицей у которого была Клава Лунина. Трубников не менял показания: не знаю, не ведаю.

Услышав, что сбор тары он начал с хутора Красный Лиман, Клава при переводе вопроса эсэсовца от себя спросила:

— Проезжал мимо, конечно, по пути к ней завернул?

Василий глазом не моргнул:

— Не успел, торопился.

Немец, понимавший немного по-русски, попросил уточнить: к кому он должен был завернуть?

— К даме сердца, — защебетала Клава. — Жениться не женится, так навещает, или, как у нас говорят, гражданским браком они живут.

Сысой Карпович, только что доставивший на очную ставку продавщицу из лавки хутора Красный Лиман, тоже решил показать, что недаром хлеб ест.

— В моем участке, в хуторе Пятихатки, его зазноба проживает, — сказал он, — с племянником.

— С племянником? — удивилась Клава. — У Насти нет племянников.

Василий поспешно разъяснил:

— Иван Бугров, с Полтавщины.

— Она с Кубани родом! — уточнила Клава. — Какой он из себя?

— Высокий, чернявый, с бородой и усиками, — сообщил Сысой Карпович.

— Высокий, чернявый? — переспросила Лунина и вдруг выпалила: — А может, это сам Метелин!