За час до рассвета

— Вот что, друзья ситцевые, — обратился Савчук к полицейским. — Пойдете вместе с нами на железную дорогу, обезоружите патруль и заминируете полотно. Понятно? Но смотрите: малейшее отступление от приказа — пуля в лоб.

В условленном месте партизан встретил связной с железнодорожной станции и сообщил, что через два часа должен проследовать поезд.

Приготовив две мины, партизаны, прячась в кустах, подползли к насыпи.

Минут через двадцать послышались шаги, а затем партизаны увидели силуэты трех идущих людей. Савчук подал знак, и полицейские набросились на гитлеровцев. Раздался выстрел, за ним — еще. Все трое были уничтожены.

— Ну, а теперь на насыпь! — крикнул Савчук.

Когда партизаны подбежали к рельсам, со стороны переезда застрочил пулемет. Вспыхнули и повисли в воздухе ракеты. Стало светло как днем. Нужно было отходить, но Савчук не спешил. Он знал, что гитлеровцы стреляют из окопов и преследовать партизан не будут.

Проверив еще раз, правильно ли поставлены нажимные мины, Савчук отдал приказ отойти и залечь в ста метрах от насыпи. Гитлеровцы еще долго вели беспорядочную стрельбу, потом все стихло. В семь утра подрывники услышали шум приближающегося поезда. Через несколько минут раздался взрыв. Поезд шел на малой скорости, и с рельсов сошли только платформы с песком, вагоны с гитлеровцами повреждены не были. Партизанам пришлось обстрелять эшелон и отойти.

…Вернулся Андрей Савчук со своей группой на хутор только под вечер следующего дня. Увидев командира, партизан-гармонист с трудом проговорил:

— На сто два колена польку играл, товарищ командир! Все довольны.

— Молодец! А как Настя?

— Ничего. Ждет вас.

К Савчуку неуверенно подошел хозяин дома:

— Мы за вас тут беспокоились. Такая пальба была — ух!..

— Фрицам, отец, дали прикурить по всем правилам, — смеясь, проговорил Савчук.

— Так, может, командир, выпьет за счастье молодых? А?

— Выпить так выпить. Эй, ребята! — крикнул Савчук. — Заходи в хату.

Партизаны по одному заходили в хату, выпивали по чарке самогону, поздравляли молодых и выходили на улицу. Пригласили выпить и полицейских. Савчук сказал им:

— Ну, часть своей вины вы сегодня искупили. Пейте — и шагом марш в свой полицейский участок! Там уничтожите начальника полиции и вернетесь через четыре дня сюда на хутор, доложите о выполнении задания. Ясно?

— Ясно, ясно, командир, — обрадованно закивали полицейские.

«Я его знаю!»

Группа Савчука вернулась под вечер в село, где стоял штаб бригады. Савчук отправился на доклад к Малашенко, который жил в доме бригадных разведчиков. Он вошел в хату, поздоровался с партизанами и приготовился докладывать. Малашенко сидел в углу за столом и что-то писал.

— Товарищ командир… — начал Савчук.

— Можете не докладывать. Меня уже информировали о ваших действиях.

Малашенко вскочил, выхватил пистолет и наставил на Савчука.

— Вы арестованы. Взять его! — приказал Малашенко находившимся тут же трем разведчикам.

Савчук не ожидал такого приема, но когда к нему подошел партизан, он спокойно вынул из кобуры пистолет и положил на стол.

— Это приказ комбрига? — спросил он.

— Это мой приказ! Вы отпустили полицейских!

Савчука отправили в хату, отведенную под гауптвахту, и сдали часовому.

Утром, узнав, что Савчук арестован, я поспешил к Малашенко.

— Понимаете, — объяснил он, — отпустил полицейских, спаивал на хуторе партизан и задание не выполнил. Мне кажется, что он с кем-то связан.

— А девушку кто привел сюда?

— Савчук! С полицейскими приехала на свадьбу, отплясывала с ними, из-за этого и пострадала, а он ее притащил сюда, в наш лагерь!

Вечером я навестил Настю, поговорил с ней, разузнал подробности ее появления на хуторе. На следующий день мы проверили факты, которые она мне сообщила. Все подтвердилось.

Я рассказал обо всем этом комбригу Томилову.

— Может, мы ее еще и в разведку возьмем, — добавил я. — Девушка толковая, комсомолка, здешних людей знает… Присмотримся.

— Ну, дело, конечно, хозяйское, — сказал немного удивленным тоном Томилов.

Через три дня Савчука вернули к разведчикам.

— Приказ начальника есть приказ! Заслужил, значит, вот и оказался на гауптвахте, — говорил он.

На шестые сутки вышла из лазарета Настя. Мы поручили ей кашеварить, она с радостью принялась за дело и оказалась отличным поваром.

Настя жила в хате с партизанкой тетей Нюрой. Они сдружились, и часто после похода или в часы отдыха Настя рассказывала тете Нюре о своих родителях, о том, как над ней измывался полицейский, как ее посадили в подвал эсэсовцы. Рассказала она и о своей мечте встретиться после войны с любимым пареньком, который был где-то на фронте.

Как-то Настя вбежала в хату бледная и расстроенная. Тетя Нюра никогда ее такой не видела.

— Что с тобой, Настенька?

— Ой, тетя Нюра, по-моему, это он! Я его знаю!

— Кто «он»? Кого ты знаешь?

— Тетя Нюра, кто этот человек, ну тот, что с разведчиками живет, в коричневом полушубке ходит?

— А… — улыбнулась тетя Нюра, — так это Малашенко. Влюбилась… Ох и храбрец!..

Настя огляделась и, наклонившись к тете Нюре, зашептала:

— Я этого человека видела весной в полиции в нашей деревне Оснежицы.

— Кого?