Мы с Авдеевым занялись палаткой, а Софронов приготовлением чая. Кругом было полно плавника, но он не стал собирать сучки, а взял топор и срубил облюбованную им еще с лодки сушину-прямую, как свеча, бескорую лиственницу, склонившуюся над косой у табора.
- Че, ветки,- сказал он, презрительно пнув ногой валежину,- не успеешь чай сварить, опять иди собирай!
Не будь в тайге со мной этих опытных людей, я бы, наверное, поставил палатку в чаще леса, прельстившись мягкостью мхов, толстым слоем застилавших землю в сумрачном ельнике.
- В лес забиваться не следует,- между делом объяснял мне Авдеев,- там сейчас же комаров налетит пропасть, не отобьешься, а тут место открытое, обдувает…
Желая выгадать время для отдыха, они не копались, а все делали основательно, чтобы при любой погоде ночью не вставать и ничего не поправлять. Я сел к костру и что называется прикипел, все тело ныло от усталости, не хотелось ни чаю, ни еды…
Меж тем Софронов достал к чаю юколу, обжарил ее над огнем и порезал на куски. Авдеев разломил на три части большую домашнюю лепешку, разлил по кружкам горячий, круто заваренный чай.
- Чай не пьешь, какая сила,- пошутил он.- Пей! Дорога большая, еще ден двадцать толкаться придется, не меньше. Мая против Уды совсем дурная река будет…
- Легче берегом груз волочить вместе с лодкой, чем на шестах,- угрюмо ответил я.
- Э-э, паря, зря так говоришь! Летом берегом вовсе ходу нет. В иных местах на олешках и то не пробьешься, а ты говоришь- волоком… С непривычки все это! Известно, городская жизнь легкая, балует человека, вот и показалось небо .с овчинку. Не-ет, бат для здешних рек - отменная штука!..
У меня было одно преимущество перед старыми таежниками: молодой организм быстрее стряхивал с себя усталость. Стоило мне выпить кружку горячего чаю и на душе становилось легко. Не будь мозолей на руках, я готов был бы ехать дальше. Но проводники полулежа продолжали не торопясь чаевничать у огонька.
С реки донесся какой-то всплеск. Собаки подняли головы, я было насторожился, потянулся к ружью.
- Кета идет,- объяснил Софронов, заметив мое движение.- Нынче, однако, много рыбы должно пройти. Скоро всякий зверь придет к реке рыбу кушать, ворона прилетит, коршун, другая птица…
- А медведь?
- О, он самый первый! Другой зверь собирает рыбу, которая померла, а медведь живую ловит. Брюхо у него большое, кушать много хочет, ждать, пока рыба сама помрет, некогда…
- А что, правду говорят, будто здешний медведь очень пугливый и от людей бегает?
Мне было интересно узнать из уст старого охотника про повадки уже знакомого мне зверя, и я подсел к Софронову поближе.
- Кто так говорит? Медведь самый сильный зверь в тайге. Летом он сытый, маленько на него покричать, всегда дорогу уступит. А зимой, когда голодный по тайге ходит, он человека не боится. В прошлом году меня хотел задавить…
- Как же это случилось? Расскажи, Никифор Гаврилович!
Пока мы пили чай, незаметно подкрались сумерки. Голубые сопки сделались нежно-сиреневыми, потом потемнели, налились густой синевой. С реки потянуло прохладой, и веселый огонек костра властно манил к себе живительным теплом, причудливой игрой пламени. Дрова были сухие и не стреляли по сторонам горячими угольками; можно было слушать, не беспокоясь за одежду.
Софронов пошевелил палкой дрова. Золотистые искры оторвались от желтых кисточек пламени и в завитушках дыма блуждающими звездочками унеслись в небо. Бесплотной серой тенью скользнула вблизи костра сова…
- Как было? В ноябре я рыбачил в устье Шевли, там старый колхозный барачек есть. Зимой в нем никто не живет, я вместо дверей кусок брезента повесил… Кончил рыбалку, стал собираться в поселок уходить, вдруг собаки залаяли. Думаю, кто может быть? Посмотрел в окошко, а это медведь прямо к барачку идет.
Схватил я мешок, развязал, давай патроны искать, никак с пулей не попадается, одни дробовые на рябчиков. Нашел один, а медведь уже под самым окном. Выстрелил я в него прямо через стекло, ухо ему прострелил. Он рассердился, бросился на собаку, которая была у дверей привязана, задавил ее, думал, наверное, что это она его за ухо укусила. В углу гида стояла, я схватил ее, выскочил наружу, ударил медведя под лопатку. Маленько промахнулся, в кость попал. Медведь лапой махнул, меня вместе с копьем в снег опрокинул. Теперь, думаю, совсем пропал!..
Были у меня еще две собаки, я их не привязывал, вот они и выручили. Как увидели, что он меня повалил, вцепились в него, теребят… Медведь меня бросил, давай их ловить. Я вскочил, копье поднял, со всей силы ударил его в бок. Так сильно ударил, насквозь пробил, даже назад вытащить копье нельзя. Медведь еле живой, а все за мной ползет. До самой избушки дополз, на пороге сдох. Худой был, старый. Пятьдесят лет на охоту хожу, такой случай со мной первый был…
- Из карабина бы его в голову, сразу бы наповал,- сказал я.
- Не знаю,- задумчиво сказал Софронов.- Старая берданка дома есть, карабина нету… Однако совсем холодно стало, надо в палатку лезть…- Он палкой сгреб в кучу уголья, потом поднялся и, сгорбившись, тяжелой усталой походкой побрел в палатку.