За чертой

Под ту зиму, когда Бойду исполнилось четырнадцать, деревья, которыми поросло сухое речное русло, облетели рано, серое небо день ото дня становилось все темнее, и деревья на его фоне выглядели светлыми. С севера налетал холодный ветер, и земля под голым рангоутом неслась тем курсом, который может быть исчислен разве что задним числом, когда все вписанное в книги судеб исполнится, всем воздастся и завершится все начатое, а не только эта история. Среди бледных виргинских тополей, целой рощей столпившихся на дальней стороне речной излучины повыше дома, — деревьев с ветками, похожими на кости, и стволами, постоянно сбрасывающими где белесую, где зеленоватую, а местами коричневатую кору, — попадались великаны такой толщины, что на одном пне перегонщики стад в былые зимы ставили трехместную палатку, пользуясь ровно спиленным торцом как деревянным полом. Наезжая туда за дровами, он смотрел, как его тень, и тень лошади, и тень бесколесой индейской волокуши, состоящей из двух длинных слег, привязанных к седлу и соединенных позади лошади поперечинами, по одному перебирает голые стволы. Как-то раз Бойд поехал с ним, сидел на поперечине волокуши, держа топор так, словно охраняет собранный ими хворост, и, сощурясь, смотрел на запад — туда, где солнце, медленно увариваясь, опускалось в пылающий котел сухого озера под голыми горами, а на ближнем плане равнина кишела переступающими и медленно кивающими коровами, между которыми нет-нет да и нарисуется силуэт антилопы.

Они ехали по палой листве, толстым слоем скопившейся в речном русле, пока не добрались до бочажины, в полую воду становившейся речным омутом; тут он спешился и стал поить лошадь, а Бойд пошел бродить по берегу в поисках нор ондатры. Индеец, мимо которого прошел Бойд, сидел на корточках и даже глаз не поднял, а когда Бойд почувствовал его присутствие и развернулся, индеец смотрел на пряжку его ремня и не поднял глаз даже тогда, когда мальчишка оказался прямо перед ним. Протяни руку — дотронешься. Индеец сидел у лужицы, поросшей сухим тростником — carrizo, если по-испански, — даже не прятался, но Бойд его все равно сперва не заметил. На коленях индеец держал однозарядную винтовку тридцать второго калибра — еще под допотопный патрон бокового огня, — сидел и ждал, когда к воде в сумерках спустится какая-нибудь дичь. Вдруг поглядел мальчику в глаза. Мальчик — ему. Глаза у индейца были такие темные, что казались сплошными зрачками. В них отражался заход солнца. Солнце — и рядом мальчик.

Мальчик еще не знал, что в чужих глазах можно увидеть и себя, и даже такую вещь, как солнце. Стоял, будто раздвоившись в темных колодцах — кто это там, такой странный? — тощенький, белобрысенький, а это он и есть. А сперва будто кто-то на него просто похожий, кто потерялся, и вдруг вот он: в таком вот словно бы окошке в иной мир — мир нескончаемого красного заката. Там будто лабиринт, в котором заблудились, затерялись в путешествии по жизни сироты его сердца, в конце концов оказавшиеся за стеной этой древней пристальности, попавшие туда, откуда нет возврата.

Оттуда, где он стоял, ни брата, ни лошади видно не было. В поле зрения попадали только круги, медленно расходившиеся по воде от того места, где стояла и пила лошадь, — как раз с обратной стороны островка камышей, — зато очень хорошо были видны малейшие движения мышц под безволосой кожей впалой щеки индейца.

Индеец повернулся, глянул на воду В тишине хорошо было слышно, как за камышами капает вода, когда лошадь подымает морду. Потом он снова посмотрел на мальчика.

— Ах ты, мелкий ты сукин сын, — сказал он.

— А что я сделал?

— Кто там с тобой?

— Мой брат.

— Сколько ему?

— Шестнадцать.

Индеец встал. Встал безо всякого усилия, мгновенно, и бросил взгляд туда, где на другом берегу омута стоял, держа повод лошади, Билли, потом снова стал смотреть на Бойда. На индейце была старая изорванная накидка из одеяла и засаленная, с выпученной наружу тульей стетсоновская шляпа; расползающиеся по швам сапоги чинены проволокой.

— Чего приперлись?

— Да так, дрова собираем.

— У вас еда какая-нибудь есть?

— Нету.

— Где живете?

Мальчик замялся.

— Я спрашиваю, где вы живете.

Он жестом показал вниз по реке.

— Далеко?

— Не знаю.

— Мелкий ты сукин сын.

Индеец взял винтовку на плечо, обошел бочажину вокруг и остановился лицом к лошади и Билли.

— Здрасте, — сказал Билли.

Индеец сплюнул:

— Ну, всё тут уже распугали или как?

— Мы не знали, что тут кто-то охотится.

— У вас поесть ничего нет?

— Нет, сэр.

— Где ваш дом-то?

— В двух милях отсюда ниже по реке.

— А в доме еда найдется?

— Да, сэр.

— А если я туда подойду, поесть мне вынесешь?

— Вы можете в дом зайти. Мама покормит.

— В дом не хочу. Хочу, чтобы ты вынес мне на улицу.

— Можно.

— Значит, вынесешь?

— Да.

— Ну хорошо тогда.

Мальчик стоял, держал лошадь. Лошадь не сводила глаз с индейца.

— Бойд, — сказал старший брат, — двигай давай.

— А собаки у вас там есть?

— Есть одна.

— Запрешь ее?

— Ладно, запру.

— Пускай где-нибудь внутри посидит, чтоб не тявкала.

— Ладно.

— Не хочу, чтобы меня там пристрелили.

— Да ладно, нет проблем, запру.