За чертой

— Я говорю, не умер пес-то. Он сейчас у Бойда. Только молчит теперь, как камень.

Мальчик сидел, глядя на заляпанную жиром шляпу, надетую на колено.

— Какое оружие они заполучили? — спросил шериф.

— А не было там никакого оружия. Единственное оружие, какое у нас было, — это карабин сорок четвертого калибра, так он был у меня.

— Много-то он не помог бы им, правда?

— Да, сэр.

— У нас никаких зацепок нет. Ты ведь знаешь.

— Да, сэр.

— А у тебя?

— Что — у меня?

— Может, ты знаешь что-нибудь, а мне не говоришь?

— А ваша власть на Мексику распространяется?

— Нет.

— Тогда какое это имеет значение?

— Это не ответ.

— Ну не ответ. Но вы-то тоже ничего не можете.

Шериф посидел молча, изучающе глядя на мальчика.

— Если ты думаешь, что мне на это дело плевать, — сказал он, — ты глубоко заблуждаешься.

Мальчик молчал. Приложил запястье тыльной стороной к одному глазу, потом к другому, отвернулся и опять стал смотреть в окно. Движения на улице не было. На тротуаре две женщины разговаривали по-испански.

— Ты мне можешь описать лошадей?

— Да, сэр.

— Клейма на них стояли?

— На одном клеймо было. Которого зовут Ниньо. Папа его у какого-то мексиканца купил.

Шериф кивнул.

— Ладно, — сказал он.

Полез куда-то вниз, выдвинул ящик стола и вынул оттуда железную денежную шкатулку, положил ее на стол и отпер.

— Не думаю, что меня похвалят за то, что я тебе это отдал, — сказал он. — Но я не всегда делаю то, за что хвалят. Тебе есть куда это пристроить?

— Не знаю. А что там?

— Документы. Свидетельство о браке. Свидетельства о рождении. Еще есть документы на лошадей, но большинство из них на несколько лет просрочены. Еще там обручальное кольцо твоей мамы.

— А папины часы?

— Часов не было. Есть еще кое-какие домашние вещи, они у Вебстеров. Если хочешь, я положу эти бумаги в банк. Вам даже не назначили опекуна, так что я не знаю, куда мне их и девать-то.

— Там должны быть бумаги на Ниньо и еще на одного — Бейли его звали.

Шериф повернул шкатулку от себя и сдвинул ее через стол. Мальчик принялся просматривать документы.

— Кто такая Маргарита Эвелина Парэм? — спросил шериф.

— Моя сестра.

— И где же она?

— Она умерла.

— А откуда у нее такое мексиканское имя?

— Ее назвали в честь моей бабушки.

Он сдвинул шкатулку через стол обратно, сложил две бумаги, которые оттуда вынул, в три раза по линиям сгиба и сунул под рубашку.

— Это и все, что тебе было нужно? — спросил шериф.

— Да, сэр.

Шериф закрыл крышку шкатулки, положил ее назад в ящик стола и, откинувшись в кресле, устремил взгляд на мальчика.

— Но ты не собираешься отправляться опять туда? — спросил он.

— Я еще не решил, что буду делать. Во-первых, поеду заберу Бойда.

— Заберешь Бойда?

— Да, сэр.

— Бойд никуда не поедет.

— Если я, то тогда и он.

— Бойд несовершеннолетний. Тебе его просто не отдадут. Черт. Ты ведь и сам несовершеннолетний.

— Я вас об этом спрашивал?

— Сынок, не лез бы ты в этом деле поперек закона.

— Я и не собираюсь. Но и поперек меня чтоб было, не позволю.

Он снял шляпу с колена, пару секунд подержал ее в обеих руках и встал.

— Спасибо вам за бумаги, — сказал он.

Шериф взялся руками за подлокотники кресла, как будто собираясь встать, но не встал.

— А как насчет описания лошадей? — сказал он. — Не хочешь написать мне про них бумажку?

— А толку-то?

— Я смотрю, пока ты там болтался, подрастерял, к чертям собачьим, все приличные манеры.

— Нет, сэр. Я так не думаю. Хотя то, чему я там научился, вряд ли имеет отношение к манерам.

Шериф кивком указал на окно:

— Это твой конь там?

— Да, сэр.

— Вижу пустую кобуру. А где винтовка?

— Променял.

— На что?

— Мне не хотелось бы говорить об этом.

— То есть не скажешь.

— Нет, сэр. Просто я не уверен, что смогу назвать это каким-то словом.

Когда он вышел на солнце и отвязал коня от парковочного счетчика, прохожие заоборачивались посмотреть. Что еще за чудо-юдо, что за пришлец такой спустился к ним с диких нагорий — в лохмотьях, грязный и голодный: видно же — и по глазам, да и по животу. Нечто неописуемое. Какой-то ископаемый ящер. В его чуждом для городских улиц облике им виделось то, чему они больше всего завидовали и что больше всего осуждали. И хотя сердца их устремились к нему, было бы неправильно не отметить, что в случае малейшей размолвки они же его могли бы и убить.

Дом, в котором приютили его брата, стоял на восточной окраине городка. Маленький беленый домик с двориком за забором и с крыльцом, ведущим на веранду. Билли привязал Бёрда к забору, толкнул калитку и пошел к крыльцу. Из-за угла дома вышел пес, оскалился и вздыбил шерсть.

— Ты чего, чучелка, это ж я, — сказал мальчик.

Услышав его голос, пес прижал уши и, всем телом извиваясь, бросился через двор к нему. Он не залаял и не заскулил.

— Эй, домик, кто в тебе живет? — повысил голос мальчик.

Весь извиваясь, пес его облапил.

— Да отвали ты, — отпихнул его мальчик.

Он воззвал к дому еще раз, потом поднялся на крыльцо, постучал в дверь и подождал. Никто не появился. Обошел дом сзади. Попробовал кухонную дверь, она оказалась не заперта, он пихнул ее и заглянул внутрь.

— Я Билли Парэм, — сказал он.

Вошел, закрыл за собой дверь.

— Хэллоу! — крикнул он.