За чертой

Впрочем, «по дороге» — это опрометчиво сказано, потому что всякое сходство с дорогой она скоро потеряла вовсе. В том месте, где дорога ответвилась от реки, она была шириной с телегу и даже больше, там по ней видно было, что ее недавно ровняли конным скрепером-волокушей вроде тех, которые в Америке называют «фресно», а на обочинах вырубали кусты, но как только она вышла за пределы городка, вся эта затея сразу испустила дух и всадники обнаружили, что едут по обыкновенной пешеходной тропе, поднимающейся вверх по дну сухого русла. Незадолго перед темнотой вышли к небольшому хутору, состоявшему из нескольких построенных из жердей лачуг, разбросанных по террасе, снизу подпертой скалами. Свой лагерь разбили несколько выше, на следующей террасе; стреножили коней, развели костер. Снизу сквозь заросли виргинской сосны и можжевельника светил огонек в окошке. Чуть позже, когда они уже варили себе фасоль, по дороге к ним поднялся мужчина с фонарем. Он окликнул их с дороги, и Билли, подойдя к тому дереву, к которому было прислонено ружье, ответил ему в том смысле, чтобы подходил ближе. Тот подошел, встал у костра. Посмотрел на пса.

— Buenas noches,[249] — сказал он.

— Buenas noches.

— ¿Son Americanos?[250]

— Sí.

Он поднял свой фонарь повыше. Посмотрел на силуэты лошадей в темноте за костром:

— ¿Dónde está el caballero?[251]

— No hay otro caballero más que nosotros,[252] — сказал Билли.

Глаза мужчины обежали их скудные пожитки. Билли понял, что тот был послан пригласить их в дом, но не делает этого. Коротко поговорили ни о чем, и мужчина ушел. Сквозь деревья они увидели, как, подойдя к дороге, он поднял фонарь к лицу, отвел в сторону закрепленное на петле стеклышко и задул фитиль. Спускался к дому он уже в темноте.

На следующий день дорога через горы привела их в ущелье реки Бависпе, текущей ближе к западным склонам. Тропа стала еще более отвратной, да еще и с промоинами, где всадникам приходилось спешиваться и заставлять коней вскарабкиваться с узкого дна русла на косогоры, и так по многу раз, то вверх, то вниз, а были и места, где дорога раздваивалась, вызывая у них разногласия и попытки мысленным взором пробиться в разных направлениях сквозь заросли сосны и горного дубняка. В ту ночь они разбили лагерь на старом пожарище, среди обгорелых стволов и призрачных теней тех валунов, которые, разломившись во время землетрясения полвека назад и поехав на свежих плоских расщепах по крутому склону, ударами камня о камень высекли ту искру, что породила пожар, в котором деревья сгорели заживо. Стволы поваленных и сломанных деревьев, мертвые и почерневшие, торчали в сумерках под всевозможными углами, и сумерки же разбудили сов — небольшие совы то тут, то там в полном молчании пролетали над темнеющей поляной.

Усевшись у костра, братья приготовили и съели последний кусок бекона с фасолью и тортильями, а потом спали, завернувшись в одеяла, прямо на земле, благо ветер, пролетая над серыми нагромождениями стволов вокруг, звуков не издавал, а совы если и перекликались в ночи, то только тихими, бесцветными голосами, похожими на воркование горлиц.

По высокогорью ехали два дня. Пошел мелкий дождик. Было холодно, и они ехали, кутаясь в одеяла, пес рысцой бежал впереди, как немой и безмозглый баран-вожак, а из конских ноздрей дыхание вырывалось белыми клубами, таявшими в разреженном воздухе. Билли предложил меняться — то один на поседланном коне, то другой, — но Бойд сказал, что ему больше нравится Кено, на нем он и будет ехать, в седле или без него. На предложение Билли брать под седло то одного коня, то другого Бойд лишь покачал головой и вжал пятки в бока непоседланного коня.

Проехали мимо развалин старой лесопилки, проехали горное пастбище с рассыпанными по нему темными пнями. Вечером на противоположном склоне еще освещенного солнцем ущелья видели терриконы пустой породы, оставшиеся от старых серебряных копей, и семью цыган, устроивших свой табор в плетеных хижинах среди ржавых остовов древней машинерии; цыгане разрабатывали брошенную шахту и теперь встали перед вечерним костром шеренгой от мала до велика и глядели на проезжающих по противоположному склону всадников; глядя против солнца, они приставляли к глазам ладони козырьками, словно команда каких-то спятивших обтрепанных воинов, выстроившихся к смотру. В тот же вечер Билли застрелил кролика, они с братом тут же остановились среди долгих горных теней, разложили костер, приготовили его и съели, а внутренностями покормили пса, потом скормили ему и кости, а когда со всем этим было покончено, сидели, глядели на угли.

— Как думаешь, кони знают, где мы сейчас? — сказал Бойд.

— В каком смысле?

Бойд оторвал взгляд от огня:

— В прямом. Как думаешь, кони знают, где мы сейчас?

— Что за дурацкий вопрос?

— Да ладно. Я думаю, это вопрос про коней и про то, знают ли они что-нибудь о том, где мы сейчас.