За чертой

Старик кивнул. Одет он был в замызганную белую manta,[356] как и положено в этой стране, где крестьяне в полях выглядят грязными сумасшедшими, сбежавшими из какого-то всеобщего бедлама, чтобы воплотить свою бессмысленную ярость в медлительном битье мотыгами тела земли. Волы поднимали капающую морду из реки по очереди: сперва один, потом другой. Старик вознес над ними свой стек, как будто в благословении.

— Le gustan,[357] — сказал он.

— Claro,[358] — сказал Билли.

Он продолжал смотреть, как они пьют. Спросил старика, с охотой ли работают волы. Подумав и взвесив его вопрос, старик сказал, что не знает. Сказал, что у волов ведь нет выбора. Окинул взглядом коней.

— А ваши лошади? — спросил он.

Мальчик сказал, что, по его мнению, лошади работают довольно охотно. А некоторым лошадям работа даже нравится. Им нравится работать с коровами. Сказал, что лошади этим отличаются от волов.

Вверх по реке пролетел зимородок, повернул, пощебетал, а потом опять куда-то над водой ринулся и улетел вдоль реки. Никто на него не взглянул. Старик сказал, что вол — это животное, близкое к Богу, это все знают, а молчаливость и задумчивость вола — это что-то вроде тени более великого молчания и глубокой мысли.

Билли поднял взгляд. Улыбнулся. И сказал, что мыслью вол постиг, по крайней мере, то, что надо работать, а то убьют и съедят, так что его задумчивость ему небесполезна.

Он тронул коня и вывел животных из реки. Карабкаясь на крутой галечный откос, они фыркали и выгибали шеи. Старик обернулся, стоит, держа свой стек на плече.

— ¿Está lejos de su casa?[359] — спросил он.

На это мальчик ответил, что у него нет дома.

Лицо старика стало встревоженным. Он сказал, что какой-то же должен у него быть дом, но мальчик сказал, что нет. Старик сказал, что в этом мире у каждого должно быть какое-то место и он будет за мальчика молиться. Потом он вывел своих волов сквозь вётлы и платановую рощу в намечающиеся сумерки и вскоре скрылся из глаз.

Когда Билли вернулся к костру, уже почти стемнело. Встречать его поднялся пес, и девушка тоже вышла вперед принять лоснящихся, мокрых коней. Обойдя вокруг костра, он перевернул седло, поставленное туда сушиться.

— Она хочет в Намикипу, навестить мать, — сказал Бойд.

Билли стоял, смотрел на брата.

— Насколько я понимаю, она может идти, куда ей вздумается, — сказал он.

— Она хочет, чтобы и я с ней туда поехал.

— Хочет, чтобы с ней поехал ты?

— Ну да.

— Зачем?

— Не знаю. Иначе боится.

Билли уставился в угли.

— И ты этого тоже хочешь? — наконец сказал он.

— Нет.

— Тогда о чем мы тут лясы точим?

— Я сказал ей, что она может взять коня.

Билли медленно присел на корточки, уперся локтями в колени. Покачал головой.

— Не-ет, — сказал он.

— Иначе ей никак не добраться.

— А представляешь, какая хрень начнется, если ее кто-нибудь увидит верхом на краденом коне? Ч-черт. Да на любом коне!

— Он не краденый.

— Это поди разбери еще. А как ты собираешься получить его назад?

— Она приведет его обратно.

— Его и шерифа. Да и зачем ей куда-то делать ноги, если она собирается вернуться.

— Не знаю.

— И я не знаю. Мы такой путь проделали, чтобы добраться до этого коня.

— Я знаю.

Билли сплюнул в костер:

— Оно конечно, быть женщиной в этой стране врагу не пожелаешь. А что она собирается делать после того, как вернется?

Бойд не ответил.

— А она знает, в каком положении мы сами?

— Ага.

— Почему бы ей не поговорить со мной?

— Она боится, что ты ее бросишь.

— И поэтому хочет забрать коня.

— Ну да. Наверное.

— А если я не разрешу ей взять его?

— Мне кажется, она тогда все равно уйдет.

— Ну, пусть берет.

Тут девушка вернулась. Они умолкли, несмотря на то что она все равно бы не могла понять, о чем они говорят. Она установила кастрюлю на угли и ушла на реку за водой. Билли поднял взгляд на Бойда:

— А ты не собираешься сделать ноги с ней вместе? Нет?

— Да никуда я не собираюсь.

— А коли припрет?

— Чем это меня так уж припрет-то?

— Ну, если ты решишь, что она все равно уходит и некому о ней позаботиться, а то вдруг еще кто-нибудь к ней пристанет. В таком духе. Не выйдет так, что ты сам с ней сдриснешь? Что молчишь?

Бойд наклонился и прямо пальцами подпихнул почерневшие концы двух палок подальше в угли, потом вытер пальцы о штанину. На брата он не глядел.

— Нет, — сказал он. — Все-таки нет, пожалуй.

Утром они выехали к перекрестку и там с девушкой распрощались.

— Сколько у нас есть денег? — спросил Бойд.

— Да нисколько почти.

— Почему бы тебе не отдать их ей?

— Вот так и знал. А на что мы-то питаться будем?

— Ну, дай ей половину.

— Ну ладно.

Она при этом сидела без седла на коне и смотрела сверху вниз на Бойда глазами, полными слез, потом слезла и заключила его в объятия. Билли смотрел, смотрел, потом стал смотреть в небо, все испещренное перистыми облаками. Наклонился и сухо сплюнул на дорогу.

— Поехали, — сказал он.

Бойд помог ей вновь вскарабкаться верхом, она обернулась и посмотрела на него, зажав ладонью губы, а потом развернула коня и направилась по узкой грунтовой дороге к востоку.