За чертой

5. Богомолье

Привычный мир в предутреннем покое
еще как был и вот уже не наш.
В чай наспех влили молоко парное,
сложили в бричку пыльник и багаж.
Пока у зорь на розовой ладони
дневного солнца спит слепой щенок,
— по холодку бегут резвее кони,
и легче пыль немереных дорог…
Часам к двенадцати — жары глухая одурь…
Разбит бивуак спасительный в лесу,
и карий конь — неисправимый лодырь —
из первых тянется и к сену, и к овсу.
Из сумки старенькой извлечены маняще —
в тени под деревом, где ходит холодок —
пшеничный хлеб, цыпленок с манной кашей,
крутых яиц резиновый белок…
Воркует горлинка — то ласково, то строго,
пчела гудит к неведомым леткам,
и лань проносится через дорогу,
как птица, перепархивая по кустам.
И кажется, что в гуле сосен слышишь,
благоговением предчувствий осиян,
как лаврский колокол скликает волынян
к горе Почаевской, что святостью всех выше…
…Пройдут года… Как на иной планете
в стране изгнания узнаешь кое-как,
что та гора еще, как раньше, светит —
в угрозе гроз негаснущий маяк.
Стой, Нерушимая! Сияй и нам, и прочим,
Пречистой Девы простирая омофор,
на села белые во тьме чужацкой ночи,
на занесенный над Тобой топор!

Костер

Жертвам революции