За Черту - и Дальше

Более шести месяцев жизнь мою заполняли случайные поручения, но также обучение и чтение. Из прочитанных самыми любимыми книгами были две: "Путешествия Гулливера" и "Запад и Восток" Ричарда Халлибертона, книга путешествий, опубликованная полвека назад. В ней было полно черно-белых фотографий пирамид, южных островов Тихого океана и Гималаев. Когда я сравнивал их со своими мысленными картинами депо в Топеке, с картинами бродяг, спящих среди куч коровьего помета в загоне в Миссуне, со снимками других городских джунглей, в которых обитают хобо, я теперь хотел, чтобы в том мире совершил бы какие-нибудь настоящие путешествия, вместо того, чтобы кататься на товарняках и напиваться до окостенения печенки. Мысли, что я мог бы повидать мир голубого неба и льда с высоты двадцати тысяч футов или тропических рыб, ожившими драгоценностями кишащих в аквамариновой воде, брали меня за живое, и я отчаливал исследовать дерево, карабкаясь по веревочным лестницам с этажа на этаж, заглядывая в кельи, где экс-хобо занимались глажением рубашек или украшали свои ячейки, а экс-панки играли в шахматы на самодельных досках. Мне эта атмосфера напоминала психушку, куда послал меня судья из Сиэтла, когда я был такой зачуханных, что не могли рассудить, безумен я или нет. Там сидишь целыми днями, шарахнутый торазином вместо джунглеров, и красишь ногти лаком. И хотя такое положение вещей было предпочтительным для большинства здешних жителей, которые до того вели жуткую жизнь, практически уже пересекая реку Стикс или какие еще мы там границы пересекаем, я просто не мог понять, как этим можно удовлетвориться.

Как-то утром примерно за час до рассвета — если, конечно, солнце вставало каждое утро, а не иллюзия, как теоретизировал Бобби, производимая софтвером, в который преобразовалась наша сущность — я выкатился пораньше и ждал, когда отчалят группки рыбаков и охотников, когда заметил Ойлиса Брукса, лучшего рыбака За-Чертой, хлипкого на вид, скованно передвигающегося, седобородого черного мужика, с тремя удочками на правом плече, несущего сеть и ведерко с наживкою, и увязался за ним, вместе с горсткой собак. Он взглянул на меня через плечо, но ничего не сказал, продолжая идти. Я последовал за ним по тропинке, которая примерно с милю углублялась в джунгли, а потом свернула назад к реке, выйдя на нее в точке, где берега расширялись и вздымались крутыми скалами испещренного выбоинами серовато-черного известняка, образуя чашеподобное ущелье, бросавшее тень на зеленую воду, здесь пахучая жара джунглей уступала место глубокой свежести, наподобие запаха воды в старом колодце. Птицы все время кружили над головой простыми формами, вроде крестиков на глубоком синем фоне, потом пикировали вниз, чтобы устроиться на деревьях с остроконечными листьями, окаймлявшими скалы.

На краю ущелья стояла деревянная платформа, которая с помощью канатов и шкивов опускалась на на выступ примерно на шестьдесят футов ниже, как раз над урезом воды — там и рыбачил Ойлис, пока собаки дожидались его на вершине. Ойлис молчал все время, пока не был готов забраться на платформу, а тогда спросил, сколько я вешу.

"Полторы сотни фунтов, наверное", ответил я.

Он подумал немного. "Думаю, лучше спускайся один", сказал он. "Просто держись за поручни и не дергайся, когда она качается туда-сюда. Проклятая штука вечно так делает."

Я предложил захватить с собой ведерко и удочки, но он ответил: "Нет, ты еще уронишь."

"Ничего я не уроню", ответил я раздраженно — за кого он меня принимает?

"Спускаясь первый раз, ты можешь уронить", сказал Ойлис. "Поверь моему слову."

Я начал спускаться, платформа чертовски раскачивалась, царапая известняк. Я цепко хватался за поручни. Вблизи поверхность утеса напоминала почерневшие от дыма останки заброшенного крейсера: выступы скал в пятнах сине-зеленого мха, плоскости, заросшие скрученными лианами, там и сям пробоины пещер, самые большие футов по пять в диаметре. Когда я спускался мимо входа одной пещеры, мне показалось, что я заметил движение внутри. Я Впился взглядом во тьму и на меня вдруг накатило головокружение. Зрение затуманилось, рот пересох. На секунду меня охватила паника, но ее смыла волна удовлетворенности, а потом я ощутил осторожное любопытство, которое казалось каким-то отдаленным, словно что-то скользнуло по краешку моего сознания, как будто кошка потерлась о вашу ногу. С этим ощущением было связано впечатление громадного возраста, бесконечного терпения… и, пожалуй, силы. Силы умы, которую воображаешь у китов, или у какого-нибудь древнего анахорета в пустыне. Я затерялся в невообразимо огромных просторах времени, а когда пришел в себя, то, могу поклясться, что видел что-то уползающее назад в пещеру. На сей раз я запаниковал по-настоящему. Я торопливо опустил платформу, и когда спрыгнул на выступ, то закричал вверх Ойлису, спрашивая, что тут, мать-перемать, происходит? Он помахал, чтобы я подымал платформу. Через несколько минут, когда он присоединился ко мне на выступе, с переспросил его.