За что?

ГЛАВА VI Прием. — Седьмушки устраивают «бенефис». — Я заслуживаю уважение Петруши и аристократки

— Неужели это наша Лидюша? Девочка, что они сделали с тобой!

Это говорит Катишь и ее пухлое личико собирается в плаксивую гримасу. Тетя Лиза молчит, но и по ее доброму исхудавшему лицу я вижу, как она настрадалась за все последнее время.

Они пришли повидать меня в обычный день «приема» и сидят теперь обе в большой институтской приемной, рядом с родственниками и родственницами других институток, приехавшими проведать своих дочерей, племянниц или сестер.

Я стою перед ними смешная, как карлица, в длинном камлотовом зеленом платье, топорщащемся вокруг меня. Белая пелеринка съехала на бок. Манжи, то есть рукавчики-трубочки из полотна, так длинны, что в них совершенно исчезают детские ручонки с запятнанными чернилами пальцами. Я поминутно тревожно оглядываюсь во все стороны и приседаю перед проходящими «синявками» и «старыми девами» (как я по примеру моих новых товарок по институту, уже привыкла называть классных дам и пепиньерок).

В одну минуту я поверяю тете и Катишь, что m-lle Рабе — «придира», а m-lle Вульф — «дуся» и такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И что Колибри ужасный «командир» и все ее боятся в классе, что Зернская, батюшкина дочка, у нас первая ученица, что Лоранову прозвали «королевой», хотя она совсем не похожа на королеву и что Петруша мне больше всего нравится, хотя она смотрит в глаза своей противной «аристократке».

Тетя и Катишь слушают меня и счастливо улыбаются. Им кажется, что снова вернулась к ним прежняя Лидюша и что эта смешная, неуклюжая девочка в зеленом камлотовом платье принадлежит им снова вся, с головы до ног.

— А я тебе радость привезла! — говорит тетя.

— Какую?

— Угадай!

— Кизиловое варенье принесла, мое любимое?

— Это само собой: и кизиловое, и морошку. Только то, что я хочу сказать, лучше чем варенье.

— Ну, тогда тянучки от Кочкурова?..

— Лучше, нежели и тянучки! — смеется Катишь.

— Ну, тогда… тогда… я уж решительно не понимаю… — и я развожу руками, окончательно сбитая с толку.

— Я привезла тебе известие, что мы все поедем в Царское Село провести там Пасху, — говорит тетя Лиза и глаза ее смеются. — Что ты скажешь на это?

— Ах! — вскрикиваю я, подскакиваю и висну у нее на шее.

Дежурная на приеме дама, старая, сморщенная m-lle Ефросьева, «собственность» третьих, посылает ко мне пепиньерку сказать, что если я позволю себе визжать таким образом, она отправит меня в класс.

Я конфужусь, но ненадолго.

Ехать в Царское Село, видеть родные места, друзей, Колю Черского, моего рыцаря, и всех остальных, быть там, куда я не надеялась уже попасть (так как «солнышко» получил новое назначение и должен был, не сегодня-завтра, переехать в другой город), — Господи, это ли не счастье!

— А папа-Алеша тоже будет с нами? — спрашиваю я и разом смолкаю: тот, о котором мелькнула у меня беспокойная мысль, стоит на пороге зала, чудный, красивый, изящный. Вокруг него суетятся дежурные воспитанницы. Я знаю, что все они поголовно «обожают» его, несмотря на то, что я всего лишь неделю в институте и он только два раза успел навестить меня.

«Солнышко» улыбается своей очаровательной улыбкой. Я с гордым торжеством оглядываю соседние скамьи, на которых сидят во время приема девочки с их посетителями — родственниками и родными.

«Нет, скажите по совести, найдете ли здесь другой такой же красивый отец?» — допытывает мой торжествующий взгляд, и я, сломя голову, несусь к нему на встречу.

Он целует меня крепко-крепко и идет со мною к нашей скамейке.

С тетей Лизой они здороваются холодно, едва пожимая руку друг другу. Меня мучит вопрос: что с ними случилось? Почему они поссорились? Что такое произошло между ними?

Час приема промчался, как сон. Звонок дребезжит в коридоре… Посетители спешно прощаются и уходят. Я бегу вприпрыжку за папой до самых коридорных дверей.

— Что за ужасная манера! Скачет, как коза!.. — шипит Колибри, успевшая проститься с своим братом-кадетом и спешно прошмыгнувшая мимо нас.

«Солнышко» не слышит ее воркотни, но я слышу и бросаю нее сердитый взгляд.

Впрочем, я и не думаю сегодня злиться на Дорину. Радость, сообщенная тетей, так велика, что она охватила всю меня с головою.

Как в тумане целую я «солнышко», тетю и Катишь и тороплюсь в класс. Сегодня четверг и ровно в два часа начнутся опять уроки.

Едва я появляюсь в классе, как меня поражает шум и суматоха, господствующая в нем. Стрекоза сидит на кафедре, машет линейкой и кричит:

— Это свинство! Это безобразие! Гадость! Он не смеет делать этого! Ходячая аптека, карболка противная

— Горчичник французский! Мятная эссенция! Касторовое масло! — раздается голос Мендельши, и в одну минуту она уже стоит рядом на кафедре со Стрекозой.

— Травить его! Травить за это! — то там, то здесь слышались раздраженные голоса.

— Травить Миддерлиха! Бенефис ему хороший закатить, бенефис с подношением!

— Да, да, бенефис! Бенефис, непременно!