За чужие грехи

— Все меня бросили… — тихо и хрипло пробормотала она, не заметив, как начала произносить собственные мысли в слух, — сначала отец… плевать он на меня хотел… потом мама… на тот свет… а теперь еще ты… ради какого-то урода… который не любит тебя даже. А ты… ты не любила меня никогда, и плевать ты на меня хотела, плевать вы все на меня хотели… — она села на край ванны, смахнула слезы со своих щек.

— А я чем хуже? — как-то безумно прохрипела она, блуждая взглядом по узкой ванной комнате, — я что? Не могу себе тоже что-нибудь позволить? Сбежать… — ее пальцы сами нащупали ножницы на облезлой полочке, сжали их с небывалой силой.

Один удар и Люся как зачарованная смотрела на собственную кровь, капающую на грязно-белое покрытие ванны.

— Вот и оставайся со своим придурком, — сказала она Наташе, которая ее все равно слышать не могла.

Тучи сгущались, снова начинался дождь. Хмурое невзрачное утро сменилось хмурым невзрачным днем, и где-то за этими тучами сияло тусклое полумертвое солнце, переливавшееся в дождевых каплях. Небеса наводили мысли о скором Армагеддоне, и Таня украдкой любовалась ими из-под зонта Владимира, своего у нее как всегда не было.

— Ты замерзла, — сказал он.

— Вам кажется, — возразила Таня, и они некоторое время шли молча, ей хотелось провалиться под землю.

— Он снова сделал это…? — в конце концов не сдержался Владимир, в его голосе смешались отвращение и страх, которые он даже не пытался скрывать, Тане даже стало смешно. Взрослый мужчина, а его настолько выбивают из колеи такие вещи, когда она почти ребенок, а относится к этому совершенно спокойно. Хотя нет, смешного здесь ничего не было, просто за годы чувство юмора у Тани стало каким-то странным, не понятным другим людям. Но если бы она не цеплялась бы за него, как за соломинку, она бы сошла с ума.

— Да это ничего страшного, — заверила его Таня, — если бы он делал это один, а не с дружком своим, — глаза Владимира стали круглыми, как монеты, — и… у меня все меньше и меньше желания возвращаться туда, — позволила себе небольшую откровенность девочка, — будь моя воля я бы вообще бежала сломя голову далеко-далеко… Да некуда бежать.

— Хочешь я помогу это устроить? — участливо предложил Владимир и Таня вспомнила свои мысли о том, что из рук одного педофила просто попадет в руки другого. Этого ей совсем не хотелось, к тому же в руках того она была хотя бы рядом с мамой. И с Люсей заодно.

Но… как смотреть им в глаза после всего этого?… Так и жить, не отрывая взгляда от собственной обуви?

А ты как хотела? — спросила себя Таня, — что такое любовь, по-твоему? Подставлять свое тело для новых и новых ударов. Чтобы только они были счастливы… Хоть немного счастливы. Те люди, ради кого ты живешь.

— А… чем закончилась история с Наташей? — вдруг, словно опомнившись, спросила она. И ненадолго забыла о собственных проблемах.

— Она пока ничем не закончилась, — вздохнул Владимир, — девочка так и бегает за Киром… А он… уперся, он бредит, уверяет, что ему нужна ее сестра…

— Люся? — как-то заторможено переспросила Таня, — зачем?

— Наверное, затем же, зачем и Наташа, — пожал плечами Владимир, — но я не позволю ему…

Таня сжала кулаки и посмотрела в другую сторону, чтобы он не заметил того, как изменились ее глаза.

Ей вспомнился тот день, когда отчим посмел в первый раз воспользоваться ее беспомощностью, сейчас казалось, что с того момента прошла целая вечность. Тогда она была таким же хрупким, доверчивым и замкнутым ребенком, как Люся, у нее были такие же чистые глаза. Она отлично помнила свою первую боль, слезы обиды и ненависти, чувство грязи, которое не смыть, не сбросить, не забыть… К нему можно только привыкнуть, что и произошло со временем.

Тане стало также страшно, как в тот момент, когда ухмыляющийся отчим заламывал ей руки, чтобы связать бельевой веревкой. На глазах невольно выступили слезы.

— Таня? — неловко окрикнул ее Владимир, заметив, что она провалилась куда-то в собственные мысли.

— Я знаю, что он ваш друг, — прошептала Таня, кусая губы, — но меня это не волнует. Если он причинит ей боль… меня ничего не остановит. Мне нечего терять, — ей вспомнилось, как Люся говорила тоже самое о Наташе. Только между ними было одно существенное различие. Люся была всего лишь ребенком, не способным на действия, нерешительным и эмоциональным, не приспособленным к жизни. А ее эта жизнь уже изрядно потрепала, чтобы воспользоваться своим опытом.

— Не волнуйся, — поспешил успокоить ее Владимир, — он не хочет ей зла, он просто идиот. Перебесится и забудет.

— О Наташе он не забыл… — напомнила Таня.

— Я поздно спохватился, — посетовал мужчина, — это моя вина. Он куда больший ребенок, чем ты. Впрочем, наверное, и я тоже… Нам всем не мешало бы поучиться у вас мудрости, — Таня не поняла о ком он говорит, но эти слова мало волновали ее. Теперь она думала о Люсе и о том, что не видела ее уже очень много времени и многое отдала бы за то, чтобы узнать, что у нее все в порядке.