За чужие грехи

Таня сидела в углу комнаты на полу. У нее замерзли ступни и руки, она практически не чувствовала собственных пальцев, но не придавала этому никакого значения.

Ей казалось, что где-то внутри на уровне ребер у нее образовалась дыра и сейчас в эту дыру проваливается все ее естество, все ее мысли и чувства. Поэтому все, что ей оставалось это сидеть на полу, натянув на колени свитер, и спрятав в него лицо.

Свитер пах теплой шерстью и ненавистным одеколоном отчима, от этого запаха Таню передергивало, но она привыкла к нему, смирилась, срослась, как срастаются с чем-то от чего не убежать, с чем никак не поспорить, как бы это не было ненавистно ей.

В какой-то момент апатия отпустила девочку, и она поднялась на непослушных затекших ногах, сделала пару шагов, опершись на стену, и задумалась.

Теперь она чувствовала боль, пронизывавшую все тело.

Рассказать матери?

Что будет, если она возьмет и расскажет обо всем? Сколько страданий она причинит этой правдой, этой откровенностью… Ведь тогда ее мать потеряет все — и любимого человека, узнав, как он мерзок на самом деле, и дочь, которая сразу станет чем-то другим…

Что остается ей тогда?

Лучше быть плохой дочерью, чем маленьким униженным и отвратительным комком грязи, сломанных ребер и костей, в которые ее превратил отчим, растоптав как личность. Или напротив — сделав сильнее?

Два года? Три? Таня не помнила, сколько прошло лет, но до Владимира она еще не одному человеку не позволила себе рассказать о том, что происходило в ее квартире, стоило двери за матерью закрыться.

Владимир.

Она вдруг поняла, что у нее есть единственный шанс на спасение, которым был этот малознакомый человек, внушавший ей весьма смешанные эмоции.

Из лап одного маньяка и насильника в лапы другого? Она уже успела подумать об этом тысячи раз, но какой-то процент оптимизма в ее личности убеждал ее в том, что мужчина с такими светлыми и по-детски наивными глазами, как Владимир, просто не умеет врать. С его другом, погубившим Наталью, они были полными противоположностями, хотя что-то было в них без сомнения одинаковое, до удивления.

Она схватилась за Владимира, как утопающий за соломинку. Она дошла до телефона на своих дрожащих ногах в синяках, быстро и бегло набрала номер, усомнившись в том, что делает это правильно. Времени на раздумья у нее было мало — отчим мог вернуться в любую минуту, и к этой минуте ей нужно было быть уверенной в том, что она может совершить побег и быть готовой к этому самому побегу.

— Владимир? — когда трубку сняли, первой заговорила она, очень боясь, что все-таки ошиблась.

— Да, — она выдохнула, услышав знакомый голос, — кто это?

— Таня. Вы меня помните?

— Конечно, помню, — что-то в его голосе тут же изменилось, и он зазвучал совсем иначе — тепло и заботливо, — что случилось? Тебе нужна помощь?

— Я должна просить вас об услуге, — немного подумав, сказала Таня, слово «помощь» казалось ей унизительным, — мне нужно где-то переночевать…

— Я что-нибудь придумаю. Давай встретимся с тобой? — предложил он, Таню тут же заставило насторожиться то, что он не предложил свою квартиру. Жена и дети? Как объяснить им кто она такая, если приведешь домой незнакомую девицу, сбежавшую из дома. Наверняка это станет поводом для ревности и скандалов. Ей почему-то стало обидно. Может быть, потому что нормальные семьи вызывали у нее мучительную и горькую зависть. А может быть по какой-то другой причине, которую назвать она была еще не готова?

— Давайте. В парке? — все равно согласилась она.

— Нет, на остановке автобусной у вашей школы, — возразил Владимир, — наверное, я отвезу тебя в одно место, но оно находится в центре, нужно будет ехать…

— В бордель? — нервно пошутила девочка. Владимиру не было смешно, но он выдавил из себя смешок.

— Мне нравится твой оптимизм, — заявил он, — я выезжаю. До встречи. И не забудь зонт… — добавил он заботливо и как-то невинно, это позабавило Таню.

Она положила телефон и бросилась к шкафу настолько быстро, насколько позволяли затекшие ноги, стала торопливо и небрежно одеваться, потом бросила еще какие-то вещи в школьную сумку, вытряхнув оттуда учебники, еще кое-какие вещи, которые могли ей понадобится во время побега, взяла на кухне маленький, но острый нож, которым почти никто не пользовался.

Отчим явился только тогда, когда она уже шнуровала старые кроссовки. Некоторое время он недоуменно следил за тем, как она собирается, раздеваясь сам, а потом спросил ледяным голосом:

— Куда это ты собралась?

Таня проскользнула поближе к двери, накинула куртку и крепко сжала ручку сумки, теперь у нее были все шансы открыть дверь и броситься бежать. В рукаве свитера она спрятала нож, поэтому чувствовала себя спокойнее.

— Не твое дело, — процедила она.

— Что? — переспросил отчим, хотя он все и так хорошо слышал, — ты со мной как разговариваешь!?

— Как хочу, так и разговариваю, — позволила себе еще одну грубость Таня, чувствуя какое моральное удовлетворение она получает от этого, когда молчала столько времени, — отстань от меня, скажи матери, что я у друзей…