За чужую свободу

– И что приобрел ты своей женитьбой на австриячке? – продолжала Жозефина. – Твой тесть в числе твоих врагов… Я чувствовала грядущие беды, когда не хотела развода… Посмотри, после женитьбы дела в Испании стали хуже, в России тебя постигла неудача, Германия потеряна для тебя, и враги перешли уже Рейн… Твои братья уже лишены престолов, и ты… – Она закрыла лицо руками и добавила. – Я боюсь, боюсь, Наполеон!

Суеверные воспоминания, старые предсказания, – гадалки с острова Мартиники и Ленорман, заключенной в тюрьму, – что его судьба находится под влиянием звезды Жозефины, овладели императором.

– Все это вздор, – сказал он наконец, – они мне не страшны…

Но было видно, что слова Жозефины произвели на него впечатление. Не теми ли чувствами и желанием обмануть рок были вызваны его лихорадочные, расточительные заботы, его трогательное старание сделать перемену положения Жозефины после развода менее заметной. Он объявил, что она остается коронованной императрицей, он окружил ее блестящим штатом, подарил ей дворцы и замки, назначил ей три миллиона франков в год и, кроме того, платил все ее долги. Ее желания стали законом, но он не мог обмануть подстерегающего рока…

Он сел рядом с ней, отвел от ее лица руки и нежно сказал:

– Не предавайся мрачным предчувствиям, Жозефина. Не расстраивай меня перед великим делом своими слезами. Ты знаешь, я никогда не мог видеть равнодушно твоих слез.

Жозефина улыбнулась сквозь слезы.

– Вспомни это, – продолжал он, касаясь кольца на мизинце ее руки, – и верь.

Это было то кольцо, которым молодой генерал Бонапарт обручился с вдовой Богарне, Жозефиной – Марией – Розой, почти двадцать лет тому назад. На этом кольце, с которым она никогда не расставалась, был выгравирован девиз честолюбивого и суеверного генерала: «au destin».

Наполеон снова встал.

– Я не обманываю себя, Жозефина, – начал он, – мое положение отчаянное. Против шестисот тысяч союзников я не могу выставить даже ста тысяч. Солдаты мои молоды. Мои старики полегли в снегах России и равнинах Эльбы. Но я верю в свою звезду, и только эта вера да бездарность и безумие Блюхера, да бездарность и трусость князя Шварценберга могут спасти меня. Я оглушу их молниеносными ударами, заставлю их трепетать и тогда за ключу мир, достойный меня и Франции и гарантирующий права Европы…

Он прошелся по комнате и остановился у камина. Красный отблеск падал на его лицо, мрачное и озабоченное. Смотря на пламя камина, он медленно начал. Очевидно, он чувствовал потребность высказаться перед единственным человеком в мире, с которым он мог теперь говорить откровенно. Он не мог пугать мрачными мыслями свою жену, не мог быть откровенным и со своими маршалами, уже усталыми и жаждущими мира. Только здесь он мог сказать все, что тяготило его душу.

– Предчувствия! Предчувствия! Они овладевают иногда и мной. Но я подавляю их. Иногда мне кажется, что я теряю власть над судьбой. Смерть Дюрока, моего единственного друга, похожа на гримасу судьбы… Везде, где меня нет, дела идут плохо. Мои маршалы устали. Они хотят мира. У них у всех есть жены, дети, дворцы, охота, деньги!.. Они хотят наслаждаться! Разве у меня нет тоже дворца, жены, сына?

Он резко повернулся и мрачно и тихо добавил:

– В моей армии ведут честную игру только молодые офицеры, еще не заслужившие себе герцогских и княжеских титулов! Теперь прощай, Жозефина, – закончил он, крепко обняв ее.

Со сдержанным рыданием Жозефина прижалась к нему.

– Ну, ну, – растроганным голосом произнес Наполеон, ласково отстраняя ее.

– Разве мы не увидимся, что ты говоришь прощай, а не до свидания? – спросила Жозефина. Ее суеверный ум принял это слово как дурное предзнаменование…

– Разве я не вернусь в Париж? – сказал Наполеон.

Он еще раз обнял Жозефину, взял шляпу и быстро вышел, оставив ее в полубесчувственном состоянии от горя и отчаяния.

В большой маршальской зале Тюильрийского дворца в глубоком молчании стояли блестящие ряды офицеров парижской национальной гвардии. Сегодня их пригласил император. Лица были сосредоточены. Все взоры устремлены на дверь. Но вот колоссальная дверь распахнулась, и в залу вошел император с императрицей. За ними следовала госпожа де Монтескью с трехлетним римским королем на руках. Кудрявый красавец ребенок с любопытством смотрел на блестящую толпу офицеров и что-то лепетал.

Наполеон остановился, окинул всех быстрым взглядом и звучным голосом сказал:

– Офицеры моей гвардии! Враг вступил на священную землю Франции! Неприятельские знамена развеваются на берегах Рейна! Неприятельские кони топчут французские нивы. Но никогда Франция не была малодушна. Она поднимется, грозна и непобедима! Я еду в армию, чтобы стать во главе моих бесстрашных легионов, и с помощью Бога мы отбросим неприятеля за пределы Франции!

Офицеры напряженно слушали.

– Но здесь, – продолжал император, и голос его дрогнул, – но здесь я оставляю самое дорогое для меня.

Он взял из рук г – жи Монтескью римского короля и, высоко подняв его, продолжал:

– Здесь я оставляю императрицу – регентшу и римского короля. Мужеству национальной гвардии я вверяю мою жену и сына!