За чужую свободу

Старый князь сидел в кресле, откинув голову с закрытыми глазами, лицо его было спокойно, и словно легкая счастливая улыбка застыла на нем. Руки были протянуты на коленях.

Новиков коснулся бледного лба, тронул руки и, обратясь к Герте, сказал глухим голосом:

— Это смерть.

Герта закрыла лицо руками и тихо заплакала. Старый камердинер перекрестился и, всхлипывая, опустился у кресла на колени и прижался губами к холодной руке своего князя.

— Герта, — начал Новиков, беря ее за руку, — успокойся. Будь смелее. Надо предупредить княгиню… Скажи, что князю плохо. Иди.

Он поцеловал ее руку. Герта сделала несколько судорожных вздохов, вытерла глаза и вышла.

— Как это случилось? — спросил Новиков камердинера.

Камердинер, всхлипывая, рассказал, как ночью неожиданно был разбужен звонками, как князь потребовал вина, чего никогда не бывало раньше, и потом отослал его, сказав, что он не нужен больше.

— Только батюшка князь, — закончил старый слуг, — был какой‑то особенный…

— Как особенный? — спросил Новиков.

— Не такой, как всегда, очень какой‑то важный, — пояснил старик.

Новиков глубоко задумался. На столике стояла початая бутылка вина. Бокала не было видно. Новиков взглянул вниз и увидел на полу тонкие, мелкие осколки стекла. Так разбиться не мог упавший бокал. Было очевидно, что он с силой брошен на пол… Новиков нахмурил брови и долго смотрел в прекрасное, величавое лицо, словно стараясь прочесть в нем какую‑то мучительную тайну. На этом строгом и светлом лице не было и тени страдания. Это был покойный и радостный сон очень усталого человека. Это выражение как будто говорило: «Не будите меня, мне так хорошо, так отрадно… я устал и хочу отдохнуть…»Новиков опомнился и приказал разбудить Евстафия Павловича, Зарницына и Гришу и позвать скорее доктора…

С тяжелым чувством шла Герта. Вот маленькая гостиная — будуар, где они так любили сидеть, за ней спальня. На ковре белело письмо. Герта подняла его, в недоумении повертела в руках, рассматривая слегка опаленные края, развернула, увидела непонятные ей строки. На несколько мгновений она задумалась, словно что‑то вспоминая. Ей показалось, что она однажды видела в руках Ирины такую бумажку с опаленными краями… Она тогда торопливо спрятала ее при входе Герты. Инстинкт подсказал ей, что Ирина не должна знать, что это письмо было в ее руках. Она тихонько вошла в спальню. Ирина еще спала. Герта осторожно подошла к туалетному столику и положила письмо под футляр с кольцами, потом подошла к Ирине. Несколько мгновений смотрела она на бледное лицо Ирины, белевшее в полумраке комнаты, и тихо тронула ее за плечо.

Ирина сразу проснулась и узнала Герту.

— Герта, что случилось? — спросила она, поднимаясь.

— Князю плохо, — прерывающимся голосом, отворачиваясь, сказала Герта.

— Плохо? — тихо повторила Ирина и, заломив руки, упала лицом на подушку. — Вы обманываете меня, он умер…

— Княгиня, мужайтесь, — сказала Герта.

Ирина не отвечала. Прошло несколько минут. Наконец Ирина поднялась. Она вся дрожала и не могла одеваться. Герта откинула портьеры и подошла помочь Ирине. Они не обменялись больше ни словом. Но, когда Ирина встала на ноги, она пошатнулась. Герта обняла ее почувствовала, как она дрожит мелкой дрожью.

В кабинете уже бестолково суетился Евстафий Павлович. Сморщенное лицо его было залито слезами. Височки растрепаны, кок торчал, как петуший гребень. Зарницын тихо говорил с Новиковым. Готлиб плакал в уголке. Гриши не было. Он поехал в Елисейский дворец сообщить Левону о несчастии и потом найти полкового священника.

Вид Ирины испугал Новикова. Столько отчаяния и ужаса было в ее лице. С рыданием без слез она упала у кресла на колени и прижалась губами к руке князя и словно застыла. Прошла минута, две, она не трогалась, только как‑то странно склонилась на бок всем телом, прижавшись к креслу. Когда к ней подошел Евстафий Павлович, чтобы помочь встать и отвести ее от тела, он увидел, что она без чувств. С помощью Герты и Зарницына он отнес ее к ней в спальню. Герта позвала Дарью, и они обе остались при Ирине, стараясь привести ее в себя до прихода доктора…

Левон тотчас приехал. Князь Волконский, лишь только узнал о несчастии, тотчас доложил государю, и государь сам сейчас же позвал его к себе, выразил чувства глубокой скорби, просил передать свое соболезнование вдове и отпустил его. Отчаяние Левона было искренно. Он любил дядю, кроме того, в душе он считал себя бесконечно виноватым перед ним… Об Ирине он думал с величайшей тревогой. Мысль о себе и будущем в эти тяжелые минуты не приходила ему в голову…

Гриша нашел священника, но Ирина, слабая, в полусознательном состоянии, не могла присутствовать на первой панихиде. От имени государя приехал князь Волконский с венком из живых цветов и привез вдове личное письмо императора. Зарницын и Гриша приняли на себя все хлопоты. Надо было заказать два гроба, металлический и дубовый, найти опытнаго врача, набальзамировать тело, так как, конечно, его повезут в Россию, похоронить в родовой усыпальнице князей Бахтеевых в смоленской вотчине.