За день до послезавтра

— Коля… — тихо позвала мать, оказывается, смотревшая в это время на него. Николай не слышал, — ему было не до того. Оскаленные, неживые лица, с выпученными до предела глазами, как часто бывает у людей, погибших от полостных ранений. Россыпи ярко блестящих гильз на едва-едва припорошенной инеем, перетоптанной вдоль и поперек земле. Гильзы короткие, гильзы длинные, черные пятна крови тут и там. Выбоины у косяков двери и окон приземистого серого домика, разбитые вдребезги стекла. Тела друг на друге, тела, изогнутые последней мукой так, будто они до сих пор пытаются дотянуться, добежать куда-то. Подросток лет восемнадцати, лежащий лицом вбок — рот удивленно открыт, в черном провале виден язык. Картинка здорово дрожала: оператор или собирался уронить камеру на землю, или раздумывал о том, не упасть ли ему тут же. Корреспондент при этом выглядел сравнительно неплохо. Показав раз пять его ноги в черных ботинках, аккуратно переступающие с одного сравнительно чистого пятна инея на другое, камера поднялась на его лицо, оказавшееся неожиданно спокойным.

— Владислав! — позвал его невидимый сейчас ведущий. — Мы все видим вашу картинку! Расскажите, что сейчас происходит на станции?

— Алексей! — тут же отозвался уверенный парень. — Мы сейчас находимся на том самом месте, где сегодня в 8 часов 10 минут утра была произведена попытка…

— Коля… — снова позвали сбоку. На этот раз Николай обернулся. Мама смотрела на него, прижав руки к груди. Он перевел взгляд на отца, и тот, только что азартно и хищно подпрыгивавший на месте, тоже, как оказалось, смотрел прямо ему в лицо, бледный и напряженный. — Коля, что?..

— Ничего, — сумел хрипло выдавить из себя он. — Показалось, знакомый. Но нет, конечно, просто типаж. И бритые все. Там… там не брились…

Он снова повернулся в сторону экрана, где журналист немо шевелил губами, скупо поводя вокруг себя свободной от микрофона рукой. После одного из его жестов картинка отплыла вбок, фокус ушел вперед, и оператор показал наплывом группу крепких мужиков в пятнистом камуфляже и с оружием. Те, как почувствовав, разом повернулись к камере спинами. Поняв, что ничего интересного не будет, оператор на этот раз мягко и неторопливо развернул камеру в другую сторону, показав панораму целиком. Стена домика, выглядевшая так, будто в нее пригоршнями швыряли щебень. Застывшие ступни ног в одном почему-то ботинке. Осевший, перекошенный фургон с истерзанным рваными дырами тентом. Другое тело — это показали целиком, и зрелище было такое, что сквозь гул в ушах к Николаю прорезался совершенно отчетливый мамин вздох.

— …Нам рассказали, что ответственный представитель Росатомэнерго обратился к персоналу станции со словами благодарности, заявив, что…

С большим увеличением показали лицо молодого солдата, водящего глазами то в одну сторону, то в другую. Камеру он не видел, и оттого сцена была сюрреалистичной: миллион человек как будто подглядывало за тем, как возбужденный произошедшим парнишка облизывает черные от ветра губы и морщит нос. Журналист продолжал что-то бубнить, но его слова доходили плохо. Когда снова начали показывать исщербленную стену и ворох заледенелых осколков под оконными проемами, Николай поднялся. Родители посмотрели… странно. Застыв лицом, он ушел в другую комнату, плотно закрыл за собой дверь и деревянным движением ткнул в кнопку включения компьютера. Тот тихонько ухнул, и через несколько секунд раскрутившийся жесткий диск выдал на пискнувший стереодинамиками монитор обычные при загрузке операционной системы строчки. К тому моменту, когда развевающаяся в центре экрана «рама» сменилась на панораму усыпанного сияюще-желтыми листьями Летнего сада, Николай уже немного успокоился. Пульс, во всяком случае, снизился где-то до девяноста. Выйдя в Сеть, он двумя щелчками компьютерной мыши вывел на экран блекло-коричневое дерево сообщений никогда не спящего «Правильного форума военной истории». В правой половине экрана, на которую при загрузке согласно его настройкам выводились имена присутствующих участников, было пустовато. Воскресное утро — большинство людей в европейской части страны должны были проснуться только недавно и сейчас сидели у телевизоров, а не в Сети. Дальневосточники же вообще еще не знали ничего.