За Дунаем

Одни сновали в поисках земляков, другим непременно надо было узнать такое, от чего, как им казалось, зависела их судьба, а то хотелось просто поговорить и отвести душу, истосковавшуюся по новому человеку.

В этой пестрой толпе Царай и Знаур выделялись своей необычной для тех краев одеждой. Обращали внимание на их черкески и папахи, а потом уж приглядывались к лицу и качали головами, приговаривая: «Вроде бы похожи на турков». Друзья держались особняком и никогда не разлучались.

—      Почему они бегают, как жеребята? — удивился Царай.— Не смог бы я жить среди них.

—      Все кричат, и никто не слушает,— пожал плечами Знаур.— Эх, кто знает, что будет с нами теперь?

Он сунул руки в потрепанные рукава черкески и присел на корточки, рядом устроился Царай и тоже на корточках. Ему утром сняли наручники, и он беспрестанно гладил запястья.

Внимание Царая привлек забор из целых сосен, приткнутых одна к другой хлыстами вверх, казалось, они подпирают небо.

—      Если бы мне сейчас сказали: «Перепрыгнешь через забор — можешь уходить домой», то...— Цараю показалось, что забор стал выше,—;.. перепрыгнул бы!

—      А ты знаешь, в какой стороне наш аул? — спросил Знаур, но, не дождавшись ответа, проговорил с горечью.— Лучше думай о жизни...

—      Двадцать лет,—свистнул Царай.—Нет, Знаур, я не буду ждать, пока у меня поседеет голова. Убегу! Запомни мое слово.

—      Да разве отсюда можно убежать? Здесь же край света! — Знаур сверкнул глазами на друга, словно тот виноват в чем-то.— Погибнешь в дороге. А мне хочется жить ради сына.

—      А я убегу,— совершенно спокойно ответил Царай.

—      Куда? Тебя тут же поймают и убьют... Я спрашиваю тебя: куда ты пойдешь пешком?

—      Или я убегу, или...— Царай накручивал на палец ус, а сам смотрел на забор, будто примерялся к нему.

—      Не мучайся, смирись, и время пройдет быстрее...

—      Нет,— глухо проговорил Царай, и Знаур сокрушенно покачал головой.

«Надо сдерживать его, а то наделает бед... Он очень похож на Бабу. Эх, был бы дома Бабу, может, и не случилось бы такое несчастье со мной,— Знаур положил подбородок на колено.— У нас уже пшеницу убирают... Здесь и земля другая, совсем не похожа на нашу». Знаур провел пальцем по земле, потом набрал щепотку земли, хотел понюхать, но передумал и высыпал.

По двору шел пьяный арестант. Он был раздет догола, если не считать мешковины, которая висела на нем, как на бабе широкая юбка, с той только разницей, что мешковина прикрывала его от пояса до колен. Он горланил песню и размахивал руками. Очевидно, он таким образом сохранял равновесие, а то бы упал, не сделав и одного шага.

—      Пропил все с себя,— брезгливо поморщился Царай.

—      Он умрет дорогой, ночью стало холодно.

—      Не бойся, мы будем хоронить его в тот день, когда он не выпьет водки,— грустно улыбнулся Царай.

—      А на что он выпьет? Фунт хлеба стоит 14 копеек, а нам дают по 10 копеек.

—      Они хотят, чтобы мы погибли дорогой.

—      Нет, мы не умрем! Нам надо вернуться домой, и мы вернемся.

—      Эх, Знаур, ты слышал, что говорил этот русский?

Он уже второй раз идет в Сибирь... Полгода мы будем в пути... Полгода!

Знаур встал, расправил затекшие ноги и сказал:

—      Пойдем, поглядим на людей.

Шли молча. Царай не отрывал взгляда от земли, а Знаур всматривался в каждого встречного. «Да разве отсюда убежишь? Нет, надо терпеть, перенести все, только бы вернуться домой. Эх, у меня уже родился сын, и он очень будет похож на Кониевых»,— Знаур остановился, подтянул сползшие ноговицы и тут их кто-то окликнул:

—      Эй, земляки, салям алейкум!

Друзья оглянулись: к ним шел, разбросав руки, арестант, он улыбался неизвестно чему.

—      Не узнаете? Вот так диво! Да я же гребенской! Земляк из Кизляра! — воскликнул он.

—      Кизляр? — проговорил Царай и вдруг кинулся обнимать казака.— Кизляр! да... Кизляр!

Знаур тоже поздоровался с земляком, но сдержанно, кивком головы. А когда казак протянул ему руку, то крепко пожал ее и отступил в сторону. Он не хотел мешать своему расчувствовавшемуся товарищу.

—      Значит, домой? Веселей будет нам добираться вместе-то,— казак перевел взгляд на Знаура.— А ты чего нос повесил? Аль не рад, браток? Домой, домой едем!

—      Ты пойдешь домой,— Знаур махнул рукой.— А мы идем далеко... Сибирь.

—      Как? А я, дурень, думал... Казак сник, словно ему предстояло отправляться в ссылку.— Тю! Ну ладно. Счастливой дороги вам, земляки. Передать вашим что? Ну, дома что сказать?

В этот момент почти над ухом Знаура раздался окрик:

—      Турки, оглохли, что ли?

Это был унтер из конвоя. Он схватил Знаура за рукав черкески и дернул в сторону.

—      Марш! Этап выходит, а они тут баки бьют, гады! Вот я вас проучу в дороге...

Но тут вмешался казак.

—      Послушай, ваше благородие, ну дай слово сказать! Не дури. Есть ли у тебя бог? Побойся греха, человек, может, на смерть идет, а ты...

Унтер, видно, оказался несговорчивым:

—      Пошел вон, стерва!

—      Ну, ты не больно ори... Видел я таких.