За Дунаем

— Как так? — старик наклонился к Бабу.— Разве ты списан?

Бабу поднял беспалую руку на уровень лица:

— Вот, видишь?

— Не горюй... Ты голову береги. Еще ноги человеку очень нужны. Куда без них? Значит, тебя списали? Христо говорил о тебе... Так, так... Ну и как теперь, домой поедешь? — старик оглянулся на Марию, стоявшую в дверях.

Посмотрел Бабу на старика и твердо сказал:

— Деньги у меня есть... Пятьсот рублей. Конь хороший. Дом построю, землю куплю. Скажи, где Иванна?

Петр молча набил трубку, раскурил ее и ждал, что еще скажет Бабу. Тот встал, Петр положил ему на плечо руку, проговорил:

— Боюсь отпустить ее в Россию, далеко... Потом ты ее совсем не знаешь, видел один раз.

Не оборачиваясь, Бабу сказал:

— Один раз видел — на всю жизнь запомнил. Скажи, отдашь ее мне?

— Ой! — всплеснула руками Мария.

Петр, прикрикнул на нее:

— Ну, чего разохалась! Готовь нам поесть. С этими женщинами погибнешь скорее, чем в бою.

Убежала Мария.

— Отдам, Бабу! Полюбил тебя... Но как мне расстаться с ней? На мать она очень похожа...

— Где Иванна?-—почти выкрикнул Бабу.— Ты спрятал ее?

— Она далеко, в горы отправил к родственникам. С братом ушла, а меня оставила дома. Придет она...

Соседи, узнав, что у Петра гость, собрались во двор. Они хлопали Бабу по плечу, каждый хотел обнять его. Потом Петр объявил людям:

— Теперь я богатый!

Вокруг притихли, стали слушать Петра, не понимая, куда он клонит.

— Иванна, дочь моя, выходит замуж за Бабу... Теперь он мне сын! Так, люди?

— Сын!

— Сын!

Сильные руки подхватили Бабу, подбросили вверх раз-другой. Потом люди снова оглядывали Бабу, хлопали по плечу.

На следующий день Бабу встал по бивуачному рано и собрался на улицу: хотел побродить по селу, присмотреться. Но Мария запротестовала:

— Подожди, еще рано... Ты видишь, на улице никого нет,— она приложила руки к его груди,— счастливая Иванна...

Удивился Бабу, потом раскатисто засмеялся.

На улице прозвучал колокол, и Мария отступила .от калитки.

— Ну, иди, только приходи домой скорей... Завтра воскресенье, и все пойдем в церковь!

На улице сразу стало шумно: из домов шли люди, они, закинув на плечи мотыги, спешили в поле.

— У нас так, Бабу, пока в колокол не ударят, никто не выходит из дома. Понял? — Петр оглядел Бабу.

— О,— Бабу поднял кверху указательный палец.— У нас не так. Ходи куда хочешь. Ночью, утром...

Мария перекрестила Бабу и закрыла за ним калитку. Он оглянулся, помахал ей и свернул в узкую улочку, стиснутую домами. С ним приветливо здоровались:

— Доброе утро!

— Добре, Бабу!

— Добре,— весело отвечал Бабу.

Все напоминало ему аул в горах. Дома, сложенные из каменных плит, глухой стеной наружу, запах дыма и овчины, мычанье коров. И ишак орет точно так же. Бабу закрыл глаза и счастливо засмеялся.

В конце улочки был родник. Забросив назад полы черкески, Бабу набрал полную пригоршню: вода обжигала руки.

Кто-то дотронулся до его плеча, и он оглянулся. Перед ним стоял старик и улыбался. Он что-то говорил Бабу, кажется, приглашал его к себе в гости. Приложив руку к груди, Бабу поклонился старику.

— Спасибо!— и покачал головой.

Болгарин подхватил его под руку, и Бабу, смутившись, уперся:

— Нэт... Нэльзя!

Догадался Бабу, что он опять ошибся. Сколько раз ему говорил Христо: если ты хочешь сказать «нет», то кивни головой, а когда качаешь головой, то этим говоришь «да».

Подошли еще двое мужчин и, видя беспомощность Бабу, засмеялись. И он не обиделся, тоже засмеялся. Здесь его и застал Петр. Домой возвращались вместе.

А вечером приехал дядя Иванны и, узнав новость, обрадовался, сказал, что свадьбу сыграют в его доме. Снова пришли соседи. Уселись за длинным столом, на котором нарезали табак. Кто-то из молодых разливал вино, которое достали из погребка... Пели песни.

37

Собака ползала у ног Знаура и скулила, а он гладил ее. Пелагея наблюдала за ним с крыльца. Накинув на плечи тулуп, она стояла, облокотившись спиной об стену, и не сводила взгляда с него. Она удивилась тому, что Знаур ласкает собаку. А с ней он редко говорил, с чужими же вовсе молчал. Пелагея старалась потрафить ему, была нежна, а он краснел и глаз не поднимал. Ей было обидно, но, несмотря на свой нрав, она не могла обойтись с ним круто. Одна мысль, что она может лишиться его, обезоруживала ее. Сама не подозревая того, властная Пелагея подчинилась ему, стала покорна. А ведь сколько мужиков набивалось к ней — всем отказала. И любить они обещали...

Кто-то с улицы позвал Пелагею, и она сошла с крыльца. У калитки соседка затараторила:

— Побегли, кажись, Саньку нашли в лесу.

— Да ну! Жива хоть она? — Пелагея мигом влезла в тулуп и пошла рядом с соседкой.

Они выбрались за околицу и двинулись к ©пушке. Ноги утопали в снегу, хотя шли по чужому следу. Впереди у елей стояли мужики и курили.

— Да как же Санька? — спросили в один голос бабы.

Не дождавшись ответа, Пелагея заметила Саньку: она сидела на тулупе и выбивала снег из валенка. Присев возле нее, Пелагея спросила:

— Цела?

Санька, скуластая баба, с двойным подбородком и черными усиками, смеялась:

— Уволок, окаянный... Думала, убьет, а он целует. Зверь и только!

— Кто? — вырвалось у Пелагеи.