За экраном

Сотрудники Комитета, эвакуированные сюда еще летом, уже устроились, обзавелись жильем и огородами, приспособились к новым условиям. Я же ни за что не хотел оставаться в Новосибирске, несмотря на то что жили тут по военному времени вполне сносно.

Шесть или семь дней, которые я пробыл в этом городе, состояли в том, чтобы добиться выезда в Закавказье.

На моем пути стоял Лукашев, заместитель Большакова по кадрам. Трудно сказать, какие пункты моей биографии смущали его, но он всячески старался помешать моему выезду в Закавказье в качестве уполномоченного.

Многочисленные сотрудники Комитета, находившиеся вдалеке от студии и обреченные на вынужденное безделье, недоумевали: зачем здесь нужен еще один незагруженный человек? Даже держали пари: пересилит ли Лукашев Большакова или нет. Я бесцельно слонялся, не желая приступать к работе в Новосибирске.

Город, впрочем, был необычайно оживлен, затемнения не было, – и он почти удвоился! Много москвичей, ленинградцев. Здесь разместилось несколько наркоматов, ленинградские театры, было много литераторов, актеров. Темп жизни был довоенный, да и настроение людей другое. Оно невольно передавалось панически настроенным беженцам, которые принимались за устройство своего быта.

«Киношники» расположились в центре города, на Красном проспекте, в гостинице «Сибирь». Принимали гостеприимно, помогали последней волне беженцев, которые прибывали налегке, без вещей.

Наконец, меня вызвал Иван Григорьевич и сказал, что подписал приказ. До отъезда, в течение трех дней, я вместе с Д. Ереминым и В. Грачевым должен выпустить газету «Кино» и уже после этого – через Алма-Ату, Ташкент и Ашхабад – ехать в Закавказье, захватив с собой газету. Задача была трудная: заполнить четыре полосы, найти бумагу и типографию.

Вася Грачев, директор «Госкиноиздата», занялся организацией выпуска. Я и Еремин должны были подготовить весь материал.

Выпущенный нами номер газеты не сохранился, его нет, по-моему, даже в Ленинской библиотеке. Помню, я написал две статьи, одну из них о фильме «Свинарка и пастух». Фильм с успехом шел у зрителя, но в те тревожные дни о нем не писали, моя рецензия оказалась единственной, и только лишь после войны он был подробно разобран в монографиях, посвященных Пырьеву. Примерно такова же была и судьба фильма «Маскарад». Герасимов привез его в Москву в первые дни войны. Смотрели мы его с суеверным чувством тоски. Говорили, что премьера «Маскарада», поставленного в Александринке Мейерхольдом, совпала с началом Первой мировой войны… Фильм очень меня взволновал. Трагическое ощущение от его финала щемило сердце, в те дни особенно. Газетам было не до «Маскарада», и только в газете «Кино» был напечатан мой «подвал».

Две рецензии написал Еремин, одну – Е. Магат, была статья Большакова о задачах кино и довольно много информации, которую удалось собрать у приезжающих из Алма-Аты, Ашхабада, Сталинабада. Привлекали всех, кто мог хоть что-либо сообщить, чтобы информировать о жизни разделенных друг с другом киностудий, не знавших даже, где находятся их товарищи.

В первых числах ноября я, взяв триста или четыреста экземпляров газеты, выехал в Алма-Ату.

Перед отъездом товарищи, державшие пари, что меня все же отпустят, потребовали выкупа. Магазины Новосибирска, как это ни покажется сейчас странным, были заполнены шампанским, крабами, перцем и прочими колониальными товарами. Не было хлеба, мяса, масла – все по карточкам, которых я не имел. В чужом номере гостиницы, где мы ночевали на полу, сдвинули бокалы, закусили крабами, а в виде деликатеса кто-то наделил каждого маленьким кусочком хлеба – то ли из своего пайка, то ли «взятого» из столовой. Были сказаны тосты – как всегда в те дни, за встречу в Москве, прочитали стихи…

Поезд тянулся в Алма-Ату медленно, но это был нормальный поезд с плацкартными и мягкими вагонами, только его не топили. В купе было холодно, и я даже пожалел, что свое зимнее пальто в Новосибирске обменял на легкое демисезонное.

На станции Семипалатинск я вышел из вагона и услышал речь Сталина на Красной площади в Москве на параде в честь 7 ноября.

Все застыли на перроне, как будто действительно на параде, – носильщики с вещами, матери с детьми, военные, железнодорожники под вагонами и в будках паровоза. Москва стояла на параде. Москва не была сдана!.. Поезд тронулся лишь тогда, когда раздался голос командовавшего парадом. Все услышали четкий шаг проходящих перед мавзолеем войск. Москва стояла, недоступная врагу. И сразу ожил перрон. Прокричали гудки, тронулись поезда.

В Алма-Ату мы прибыли утром 8 ноября. Казалось, город весь в белом цветении: неожиданно выпавший снег, схваченный легким морозом, превратил этот город в сад, в какой-то сказочный дворец. Все было причудливо-белым и искрилось на фоне далеких гор. Но красота была мучительно-холодная. Снежная сырость леденила и притупляла все другие ощущения. Скорей бы добраться до жилья.

На студии было пусто, на праздники ее опечатали. Вахтер показал наш дом: там помещалось большинство кинематографистов.