За экраном

Через несколько минут и я был в кабинете Большакова. Здесь все было как всегда. Зашторенные окна придавали кабинету еще более спокойный вид. Неужели действительно немцы под Москвой? Иван Григорьевич стоял за столом розовый и спокойный, мне показалось даже, что он мне улыбнулся. Раздался звонок «вертушки», кто-то сердито спрашивал, эвакуировался ли Комитет и что-то насчет вагонов. Иван Григорьевич сказал, что он не готов, сотрудников нет, транспорта нет. Тот же голос резко оборвал его: «Выполняйте распоряжение».

Иван Григорьевич склонился к «вертушке», набрал какой-то номер, не отвечали, набрал другой.

– Товарищ Косыгин?

Он повторил доводы и просил отсрочить до утра. Наступила пауза, слышно было, как там, в кабинете, звонили зуммеры, потом последовал какой-то короткий ответ.

Иван Григорьевич посмотрел на меня и сказал: «Через час вы должны быть в Комитете, в одиннадцать на Ярославском вокзале будут поданы вагоны».

В коридоре никого уже не было. Тревога гнала всех. Я вышел проходным двором на бульвар. Народу было больше, чем два часа назад. В домах, где сейчас прокуратура, а дальше ТАСС (не помню, что тогда помещалось), жгли бумаги, легкий запах гари и лепестки сажи плыли над бульваром.

Я увидел вдали силуэт трамвая и поспешил к памятнику Тимирязеву, укутанному после «ранения» и водруженному на старое место. Трамвай был наполовину пустой, но люди еще не чувствовали беды. Мне казалось, что сейчас, взглянув на меня, они прочтут свой приговор, узнают, что их ждет. «Немцы в Химках!»

Трамвай катил, позванивая, люди что-то обсуждали, и помыслы у многих были только о том, как успеть домой до наступления комендантского часа.

«Немцы в Химках!»

А мы ездили туда купаться на трамвае… Я спешил. В монастырском дворе на Зачатьевском была тишина. На четвертом этаже пусто, все окна темные, почти все эвакуировались. Мое светилось: Вера пила чай с кем-то из соседей. Я вызвал ее в коридор:

– Надо идти в главк.

Она ничего не понимала. Я взбежал к Авенариусу. Он сидел со своими карточками, как обычно, записывая какие-то сведения по западному кино.

– Юра! Через полчаса мы должны быть в Комитете! Оставляем Москву!

Через четверть часа мы были на улице с небольшим чемоданом, трамваи уже не шли. Мы медленно побрели по бульварам, кое-где встречая людей с вещами. Невозможное, как нам тогда казалось, наступало: Москву покидали…

В Комитете собралась небольшая группа сотрудников – те, у кого были телефоны или кто жил рядом: режиссеры, операторы – всего человек тридцать. Должна была прибыть машина и отвезти всех на вокзал.

Все время звонили на студии, в гаражи. Но, видимо, слух уже дополз и туда: машин не было ни в одном из многочисленных учреждений, подчиненных Комитету. Где-то, наконец, нашли стоящую в гараже газогенераторную машину, но не было чурок, которыми она топилась. Они были где-то в другом месте, и двое из сотрудников пошли в гараж, чтобы достать чурок (то есть дров) и пригнать машину в Комитет. Время истекало. Я вспомнил, что в «Национале» находится Жорж Васильев. Он утром был в Комитете – привез материалы из Сталинграда, где снималась «Оборона Царицына». С трудом дозвонился. Жорж спал. Я сказал, что он сейчас же должен быть в Комитете, – он долго не мог понять, в чем дело, и хотел отложить на завтра. Наконец на эзоповом языке я ему разъяснил – тогда он стал просить машину для материала… С трудом я уговорил его, чтобы он пришел в Комитет: здесь, дескать, Большаков, и здесь все решат. И Жорж, видимо, окончательно проснувшись, сказал, что сейчас придет.

Через несколько минут Большакову сообщили, что машин не будет. Он отдал распоряжение: всем – пешком на вокзал, вагоны поданы. Тащить чемоданы было невозможно. Надели на себя все, что могли, и в час ночи двинулись на Ярославский вокзал. Шли по Москве группами – человек по шесть-семь, – кто как хотел, так и выбирал маршрут. Пропусков никто не спрашивал. На улицах становилось все более людно, все двигались к вокзалам, на Каланчевку, или в сторону шоссе, которое вело на Горький. Казалось, немецкие танки уже вползают в Москву…

Ярославский вокзал был переполнен. Но поезда уходили – эвакуировали подвижно, составы быстро заполняли людьми. Вначале шли обычные, а затем подавали дачные и электрички. Паники не было, люди группировались, и большинство учреждений знало, когда и на какой путь надо прибыть. Вагоны отходили в полной темноте. Мы собрались в одном из углов. Пришли Мачерет, Оболенский, работники проката. Я вновь пошел звонить Васильеву, так как приехавший Большаков его не дождался. «Националь» не отвечал. Я стал звонить в Комитет, там Кузнецов – начальник военного отдела – жег бумаги. Сказал ему насчет Васильева. «Националь» ведь был рядом: куда он мог деться? Я передал распоряжения Большакова: как закончит с бумагами, захватить всех, кто еще придет, и идти на вокзал, а если подойдет генератор – привезти вещи.