За экраном

Война ко всем пришла по-разному, но для всех она была нежданна и негаданна. Да и как ее можно было ждать простым смертным, когда ее не ждали ни в Кремле, ни в штабах. Она потрясла всех, каждую душу, вошла в каждый дом, спросила с каждого. Дрогнули рука и голос, может быть, единственный раз, и у Сталина, когда он впервые назвал граждан и товарищей – братьями и сестрами. И эта дрожь отдалась в сердцах слушателей не меньше, чем голос, призывавший их к терпению и стойкости.

Нужно было куда-то идти, что-то делать, с кем-то говорить. Ни минуты нельзя было быть безучастным. Вот первое, что сохранилось в памяти от того момента, когда я, проснувшись поздно, с полотенцем и мылом в руках, слушал в общежитии ВГИКа, в Зачатьевском монастыре, речь Молотова.

Нужно было куда-то идти, что-то делать. И, видимо, движимые тем же чувством, у дверей военкомата толпились тысячи людей, когда я подъехал на трамвае к Фрунзенскому районному отделению. Какие-то военные появлялись на крыльце небольшого домика и предлагали расходиться, не мешать движению транспорта:

– Вас вызовут! Вас вызовут!

Люди передавали друг другу новость и, поговорив немного, разбредались поодиночке и группами, облепляя пивные ларьки и распространяя самые фантастические слухи.

Я по военному билету – «техник-интендант», по группе – 8-а, то есть «военная печать». Должен был быть призван, видимо, не в первую очередь, так как военных сборов не проходил. Я решил, не дожидаясь призыва и используя свои старые газетные связи, стать военным журналистом.

И хотя на следующий день раньше обычного я был в Комитете, мысли мои были далеки от кино: я работал не в хронике и не представлял себе, что должна делать художественная кинематография в дни войны. Да и вряд ли кто-то это знал. Кадровые офицеры и обученные рядовые уже готовились к отправке. Многие операторы художественных фильмов просились в хронику, а я, поговорив с друзьями, направился в редакции газет.

Мой товарищ Марк Вестинецкий работал в «Красной звезде». С него я и начал.

В «Красной звезде», с ее обычно уставной обстановкой, спокойной и чинной, сейчас было как в «Вечерке» перед сдачей номера. Все было в движении, аппарат редакции резко увеличивался, в коридорах я увидел сугубо гражданских писателей. С трудом я вырвал Вестинецкого. Он был на хорошем положении в «Звезде», носил две шпалы. Разговор был коротким. В «Звезду» пришли корреспондентами крупнейшие писатели и журналисты, послать никуда нельзя: «Работай у себя в кино, начнут формировать фронтовые, армейские газеты – вызовут. Коли будет возможность, поговорю с кем-нибудь из редакторов, может, затребуют. Звони через неделю». Я бросился к Аркадию Березину, товарищу по аспирантуре, теперь инструктору политического управления военно-морского флота. Результат был примерно тот же. В течение недели стало ясно, что надо идти на Гнездниковский, работать и ждать.

В Комитете народу в коридорах и кабинетах стало поменьше, со временем кое-что прояснялось. Родилась идея сборников, появилось слово «боевые», стали создавать штаб сборников. Мобилизовали старых героев: Чапаева, Максима, профессора Полежаева.

Я к тому времени был редактором «Мосфильма» и всем этим занимался. Помню, у меня в комнате собралось первое заседание штаба, почему-то врезался в память Пудовкин, который очень горячо разворачивал планы, намечал темы и способы съемок. Директором назначили Райзмана, когда-то работавшего в «Военкино». Москва, а с ней и кинематография, начинала жить военной жизнью.

Дни шли в томительном ожидании. «Их должны остановить!» – с этой мыслью вставали, с этой надеждой засыпали. Каждый становился стратегом, каждый создавал свой рубеж, каждый наносил свой фланговый удар, каждый верил в свои резервы, притаившиеся где-то на Двине, на Днепре. Каждый знал, что мы должны вести войну на территории противника, как обещали Ворошилов, а затем Тимошенко. Но они шли по нашей земле, а мы оставляли города один за другим… Рушились стратегические планы – но выдвигались новые рубежи, и всякий раз все замирали у радиоприемников, в минутах томительного молчания, расшифровывая по-своему сводки Информбюро, вглядываясь в первые кадры военной кинохроники, выискивая в них то, что могло вселить бодрость в души людей… Редактура придумывала темы для боевых киносборников.

Я с Д.И. Ереминым написал сценарий «Приемщик Катостров», он вошел в седьмой сборник. Но смотрел я его уже в Тбилиси.

Студии пустели. «Мосфильм» постепенно эвакуировался в Алма-Ату, «Союздетфильм» – в Сталинабад. В коридорах на Гнездниковском стало пусто. Первая очередь сотрудников уехала в Новосибирск.

Немецкие самолеты рвались к Москве. Столица приобретала вид прифронтового города. Ночью дежурили в главке. В финансовом отделе стояли кровати – там была дежурка. На четвертом этаже – бочки с песком и водой. Я часто ездил на «Мосфильм» – там во дворе рыли окопчики, организовывали убежище.