За экраном

Все это я записал в блокнот через несколько дней после посещения Ближнего. Музей в нем так и не был открыт. В нем был, говорят, размещен не то детский дом, не то интернат. А потом – дом отдыха какого-то важного ведомства. Сейчас вокруг Ближнего – массивы жилых домов, это Москва. Все дороги к нему открыты, да вряд ли кто из нового поколения, проходя мимо, знает, что рядом с большим корпусом, где жила охрана, в небольшом деревянном домике когда-то жил Сталин и тут, в этом домике, решались не только судьбы людей, но и судьбы народов.

БОЛЬШОЙ ХУДСОВЕТ

Художественный совет Министерства кинематографии СССР почему-то называли «Большим», в отличие от всех предыдущих, то ли потому, что он был создан после постановления ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь», то ли потому, что он был большим по своему составу, или же потому, что в него входили важные и большие люди: крупные партийные работники, генералы, историки, знаменитые писатели, критики, публицисты и композиторы. Но, так или иначе, на студиях и в главке каждый раз можно было слышать: «когда соберется Большой», «когда смотрят на Большом», «Большой не принял».

Структура его была необычна. Он должен был принимать сценарии и фильмы, утверждать пробы актеров, просматривать отснятый материал, но в его составе не было ни одного кинематографиста.

Худсовет существовал как бы при Министерстве кинематографии, но его председателем не был министр кинематографии, он даже не входил в него. Заключения по фильмам Художественный совет должен был передавать в ЦК, а по существу товарищу Сталину.

До постановления ЦК о «Большой жизни» при Комитете тоже существовал художественный совет, председателем его был Большаков, заместителем председателя – Пырьев. В совет входили режиссеры – Александров, Роом, Васильев, Пудовкин, Герасимов, – операторы, художники, актеры и политические работники во главе с Поликарповым. Но это был обычный совещательный орган при министре кинематографии.

Помню последнее его заседание, состоявшееся в середине августа 1946 года. Председательствовал Пырьев, Калатозов – тогда зам. министра – докладывал о решении ЦК партии.

Заседание это было во многом знаменательным. Я пишу о том, что осталось в памяти и отражало состояние кинематографистов после обсуждения на Политбюро фильмов «Большая жизнь», «Иван Грозный», «Простые люди», «Адмирал Нахимов».

Дело в том, что в постановлении ЦК подвергались беспощадной критике прославленные мастера советского кино – Эйзенштейн, Пудовкин, Козинцев и Трауберг, Луков. Было сказано: «Режиссер Эйзенштейн во второй серии фильма „Иван Грозный“ обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американского Ку-клукс-клана, а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером, – слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета».

Пудовкину ставилось в вину, что он «не изучил деталей дела и исказил историческую правду» [19] . Фильм Лукова «Большая жизнь» был подвергнут более подробному и уничтожающему разбору: «Рабочие Донбасса показаны отсталыми малокультурными людьми, с очень низкими моральными качествами. Большую часть фильма герои фильма бездельничают, занимаются пустопорожней болтовней и пьянством». В заключении констатировалось, что Художественный совет и кинематографисты дали совершенно необоснованную высокую оценку этим фильмам.

Эти заключительные строки постановления соответствовали истине – да, почти все смотревшие фильмы в те годы дали им самую высокую оценку Действительно, мастерство режиссеров проявилось здесь особенно ярко. И работа Эйзенштейна, и работа Козинцева, Трауберга [20] и Лукова вызвала единодушное признание. О фильме Пудовкина суждения были противоречивые. Я не буду характеризовать эти фильмы и существо постановления – это уже сделали историки кино. Время тоже сделало свое дело, и все эти фильмы увидели свет. Те же историки не раз переписали историю кино и исправили свои оценки. Тогда, после постановления, многим приходилось перестраиваться на ходу: либо отрекаться от того, что ты возносил и прославлял, либо отмалчиваться под любыми предлогами и пережидать. А создателям фильма – каяться и искать в себе силы, чтобы исправлять и «охорашивать» свое детище.

Калатозов, который сам принимал эти фильмы и восхищался ими, сейчас должен был подвергать их ожесточенной критике. Вид у него был печальный, но он бодрым натужным голосом читал свой доклад, пряча глаза в текст. Мне он потом признавался, что, придя домой после заседания Политбюро, не спал всю ночь и плакал. Но делать было нечего: он был заместитель министра, он принимал фильмы, сдавал их, так как Большаков в тот момент отсутствовал, и вот сейчас Михаил Константинович рассказывал собравшимся, почему фильмы, которые только вчера они принимали и хвалили, сегодня вдруг стали порочными…