За экраном

Сделал я наезд и в Тарусу, к Константину Георгиевичу Паустовскому и группе писателей, обитавших в Тарусе. Там жили Козаков, Балтер, Кривенко, Гладков, Кобликов – все они группировались вокруг Константина Георгиевича. С ним я договорился об экранизации «Северной повести» и «Телеграммы». Подписал договор с Юрием Козаковым. В общем, привычный круг авторов мне удалось значительно расширить: на орбиту кинодраматургии вышли новые имена.

При сценарном отделе мы организовали первые тогда, ставшие прообразом будущих сценарных курсов, мастерские, куда на зарплату в сто двадцать рублей приняли двенадцать молодых авторов, окончивших ВГИК или Литературный институт. Мастерскими руководили Папава, Ермолинский, Штейн, Исаев. В числе студентов мне запомнились Меркулов, Ольшанский, прозаик Л. Обухов. Ольшанский, которого мне всячески мешали зачислить, вскоре получил первую премию за сценарий «Дом, в котором я живу» и стал ведущим сценаристом, ныне – руководителем мастерской.

Мы начали создавать музей студии. Задуман был альманах «Мосфильма». Над ним трудился А.В. Мачерет, тоже привлеченный Пырьевым: он вывез его из Белых Столбов и дал квартиру в Москве.

У меня сохранилась докладная записка на имя министра культуры об организации актерской школы, где готовили бы мальчиков и девочек после восьмого класса: они должны были изучать актерское мастерство, биомеханику, фехтование, езду на лошадях, автомобилях, предполагалось снимать их в массовках. Иван Александрович считал, что, пока актриса окончит ВГИК, овладеет политэкономией и прочими науками, ей уже двадцать три, а то и двадцать пять. Пырьев был убежден: нужно готовить актеров со средним образованием, чтобы они к восемнадцати годам уже появлялись на экране. Руководителями школы намечались Пыжова и Бибиков, с ними уже велись переговоры…

В то время кавалерия покидала армию. В Москве должен был остаться лишь полуэскадрон конной милиции. Иван забил тревогу: как же мы будем снимать? Начались переговоры о сохранении конной части. Затем «Война и мир» и десятки других картин пользовались этой «киноконницей».

Изменился и внешний вид «Мосфильма». Конечно, по сравнению с сегодняшними кабинетами дирекции это выглядело скромно, – но если сравнить с тем казарменно-канцелярским стилем, который господствовал до Пырьева во всех помещениях студии, от кабинета директора до актерских уборных, то это был ренессанс. Покрасили и украсили все комнаты, в том числе сценарного отдела. Напротив редакторских комнат организовали приемную, где можно было поговорить с автором.

Сценарный отдел получил автомобиль – кремовую «Победу». Сейчас это звучит наивно, но в ту пору лишь редкий писатель или режиссер имел машину. А добираться было довольно сложно: такси еще не стало элементом быта. Посылали машину за Гладковым и Ивановым, за Габриловичем и Розовым, за Вольпиным и Эрдманом.

Директорский зал перестроили, сделали удобные кресла. Иван распорядился, помимо классиков советского кино, повесить портреты Протазанова, Холодной и Ханжонкова – это многим не нравилось, но он упорно не хотел быть «Иваном, не помнящим родства».

Одних эта бурная деятельность раздражала, других – привлекала своим размахом.

Иван привез на «Мосфильм» Фурцеву и Дыгая, долго водил их по двору студии и показывал, как медленно поднимается Новый «Мосфильм». Дыгай и Фурцева пообещали помочь – и обещание выполнили. Строительство развернулось с новой силой. В общем, «Мосфильм» рос, захватывая близлежащие территории для натурных площадок…

Люся Каплер острил: «Скоро при „Мосфильме“ будет Монополька…»

Регулярно проводились творческие конференции с участием солидных докладчиков: тогда это было в новинку, ведь слово «симпозиум» еще не появилось.

Прения были бурные, споры – серьезные, проводилось анкетирование, тайным голосованием присуждались премии.

Я пишу и уже жду ехидных вопросов: все ли было так хорошо? Неужели Пырьев проступит в нимбе?

Думаю, что нет. Я сказал о нем свое слово: он был не из легких – кому-то приходилось и худо. Наверное, их было немало. Но это ведь в тот период! А сейчас, с горки времени, уже и многим, тогда недовольным, все это видится возрождением. Ведь мы, на «Мосфильме», могли что-то решать и давать хоть небольшую свободу творческим замыслам и начинаниям… А Иван – если хотел – мог их отстаивать.

«НА ДАЛЕКОМ МЕРИДИАНЕ»

В один из теплых июльских дней 1963 года я лежал на пляже в Усть-Нарве, вырвавшись из Москвы и предчувствуя беззаботный отдых в этом тихом уголке, как вдруг появившаяся на берегу хозяйка дома подала мне правительственную телеграмму: «Срочно позвоните Сурину [24] ».

Натянув брюки и оставив на берегу взволнованных родных, я побрел на почту, размышляя, зачем мог понадобиться Сурину, которого видел на «Мосфильме» пять дней тому назад.

Предположения сменяли одно другое, но наиболее вероятным, как всегда, у меня было печальное предположение о том, что мой сценарий «Дети смотрят на нас» зарезан. Но зачем так срочно об этом сообщать?..