За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941

Торгсин спас миллионы людей от голода, но не эту роль ему отвело государство. Он был создан для того, чтобы выкачать золотовалютные сбережения населения и обратить их в машины, станки, турбины, технологии для первенцев советской индустрии. Для этой цели государство использовало политику цен, определенную голодным спросом. Торгсин покупал ценности у населения значительно дешевле цен мирового рынка, а продавал людям продовольствие и товары в несколько раз дороже советских экспортных цен. Показательно, что зимой 1933 года, когда миллионы людей умирали от голода, Правление Торгсина по требованию правительства дважды (!) повысило продажные цены на продукты повального спроса — муку, хлеб и крупу. В Торгсине Советское государство действовало как безжалостный эксплуататор-спекулянт, который наживается на несчастье и нужде людей, покупая задешево и продавая втридорога.

Результаты государственного предпринимательства в Торгсине впечатляют. В 1932 году, когда золотоскупочная сеть Торгсина только развертывалась, он по объемам валютной выручки уступал главным советским экспортерам нефти, зерна и леса[557]. В 1933 году с помощью голода Торгсин вышел на первое место, обогнав и эти, по замыслу руководства, главные валютные источники финансирования индустриализации. В годы голода Торгсин превзошел основные статьи советского экспорта и по валютной рентабельности (соотношение рублевых затрат и валютных доходов). После голода, в 1934 и 1935 годах, по объемам валютной выручки Торгсин стабильно сохранял второе место среди экспортных объединений Наркомвнешторга СССР, уступая только экспорту нефти.

Однако в погоне за валютой и золотом сталинскому руководству пришлось пожертвовать чистотой политэкономии социализма. Так, оно было вынуждено ограничить государственную валютную монополию, впервые и единственный раз в советской истории разрешив своим гражданам использовать иностранную валюту и золото в качестве средства платежа в государственной торговле. Торгсин был признанием власти чистогана, в этом смысле в нем не было ни грана социализма. Пострадала и чистота идеологии. Торгсин был отрицанием классового подхода. В нем не было преимуществ для «трудящихся масс». В Торгсине выигрывали «имущие» — те, у кого было больше валюты и золота.

История Торгсина позволяет далее развить концептуальное понимание экономики сталинизма как симбиоза централизованного распределения (плана) и рынка, признав, что в развитии рынка участвовали не только люди, но и само государство. Торгсин по сути был явлением государственного капитализма[558]. Эксплуатируя «благоприятную рыночную конъюнктуру» (дефицит товаров и голод), с помощью Торгсина государство извлекло огромную валютную прибыль, действуя, однако, не в частных интересах, а в интересах индустриальных планов.

Тезис о предпринимательской деятельности Советского государства и использовании рыночных механизмов для получения валютной прибыли находит подтверждение и во внешнеторговом курсе СССР. В период первой пятилетки СССР активно наращивал экспорт и импорт, пик пришелся на 1930–1931 годы. Присутствие СССР на мировом рынке не было секретом ни для современников, ни для исследователей внешней торговли. Но изучение советского экспорта произведений искусства конца 1920‐х — 1930‐х годов позволяет сказать, что СССР не просто был экспортером[559]. Правительство коммунистов предложило миру новый товар — русские иконы. Воинствующие атеисты, которые в годы революции массово уничтожали предметы религиозного культа, разоряли церкви и монастыри, оказавшись в тисках валютного банкротства, действовали рационально и по-хозяйски. Парадоксально, но факт: основатели «нерыночной» социалистической экономики заложили основы мирового рынка русского религиозного искусства. Стараниями советских торговцев был создан значительный иконный экспортный фонд, проведена крупномасштабная рекламная кампания — первая заграничная советская иконная выставка, которая путешествовала по Европе и США в 1929–1932 годах, установлены контакты с иностранными покупателями и проведены первые крупные продажи.

К концу 1930‐х годов советская экономика достигла определенной автаркии, представляя систему, где внешние экономические связи не играли весомой роли. Однако, вопреки традиционному представлению о том, что экономическая изоляция была сознательным выбором советского руководства, обусловленным идеологией, в новейшей историографии высказано мнение, что автаркия стала следствием внутренних (репрессии) и объективных внешних причин (мировой кризис). В период мирового кризиса автаркия была характерна не только для СССР, но и для национальных экономик Запада. СССР следовал в фарватере главных мировых трендов, которые характеризовались относительной автаркией в 1930‐е годы и глобализацией в послевоенный период[560].