За флажками

И я рассказал. Даже без утайки. А что скрывать? Ничего такого, что могло бы мне навредить больше, чем сам факт смерти Балабанова. Захотят – все равно запрячут так, что потом никакая жена декабриста до тебя не доберется. А не захотят – и я буду героем. Все зависело от конъюнктуры момента. А она, похоже, благоприятствовала.

– Сволочь, – сказал мент, выслушав меня. – Я давно за ним приглядывал. Да и уэсбэшники его пасли. Не может честный или даже относительно честный мент позволить себе такие шмотки и такую тачку.

– Мне-то что делать?

– Ничего пока, – он отмахнулся. – Сейчас сюда приедут криминалисты, им все и расскажешь еще раз. И даже покажешь.

И строгий мент поперся в прихожую, где оккупировал телефон.

Ян посмотрел на меня и весело усмехнулся:

– Ну что, Мишок? Поздравляю тебя.

– С чем? – я потрогал челюсть, потер ее. Больно.

– Что сухим из воды в очередной раз вылез. Что твоя передряга, похоже, закончилась.

– Сухим из воды – это да, – пришлось согласиться. – А вот на счет передряги ты погорячился. Хипеш в самом разгаре, Литовец. Эндшпиль, как сказал один Карпов, матуя одного Каспарова. Какие дела! Ты думаешь, Пистон смирится с тем, что я отымел его четыре раза за одни сутки?

– То есть, это еще не конец? – Литовец перестал улыбаться.

– Конец в штанах, Ян. А тут, я боюсь, все в самом разгаре.

Из прихожей вернулся Николай Васильевич и принялся пытать нас на предмет предыдущего происшествия. Он успел прочитать показания всех четверых, но, видите ли, хотел пообщаться с непосредственными участниками. Краевед хренов. Хотя его рвение можно и оправдать – то, что он вычитал в протоколах, сильно отличалось от версии непосредственных участников. Николай Васильевич слушал нас, сосал нижнюю губу, хмурился и сопоставлял. А, сопоставив, заявил, что всем четверым придется еще раз дать показания, дабы больше ничья шаловливая рука не посмела вносить коррективы. Потом еще подумал и сказал, что, пожалуй, не стоит. Пусть останется версия Балабанова – тогда мне не придется отвечать за ночную стрельбу.

Я с благодарностью посмотрел на строгого мента, однако от тяжелого вздоха не удержался. Потому что хотел спать, как бык после случки, но мне это не грозило. После почти Гоголя нарисовались криминалисты и принялись обрабатывать меня одного – Ян им был без надобности. Я трижды рассказал, как обстояло дело, и даже один раз показал, причем в роли Балабанова решил поучаствовать самый смелый из них, а в роли разбитого стула – нормальный. Но я был сонный, и исполнителю роли Балабанова тоже изрядно перепало по кумполу. Не так, как прототипу, конечно, но шишку он заработал и на меня оскорбился. Как будто я специально.

И только после всех этих экзекуций, часов в восемь, Николай Васильевич участливо спросил меня:

– А тебе, может, в больницу надо?

– Не-е, – я отрицательно покачал головой. – Раньше надо было. Теперь не примут. Теперь только в морг.

– Что, все так хреново?

– Просто спать хочу, – объяснил я. – Только нельзя: нам с Яном еще в таксопарк ехать, смену друг другу передавать.

– Пусть один едет.

– Завгар за это дрючит. Типа, машина – материальная ценность. За нее в журнале регистрации расписываться надо и все такое. Опять же, выручку ночную, которой нету, в кассу сдавать.

– Трудная у вас работа. Полный контроль. Не люблю такого.

– Ну, командир, ты тоже не сам себе велосипед, – я хитро прищурился. Обидится или нет? Не обиделся. Трудовые будни сплачивают, да?

– Ладно. Езжай, сдавай смену – да на боковую. А я поеду хорошие дела делать. Сперва поговорю со своими – пусть представят труп Балабанова, как несчастный случай, если получится. Что тебя по пустякам зря дергать? Потом – этих парней допрашивать. Ну, и тех, что ночью попались. Глядишь, расколю. Может, и на Пистона чего нарою. Возьмем и его под жабры, а то давно пора.

– Хорошо бы. – Про пустяки в виде балабановского трупа мне понравилось. Жаль только, что в этом случае никто не узнает правды о жизни и деятельности Андрея Ильича. Ну, да мне было уже не до него. На горизонте опять проявился новый старый персонаж. И я вздохнул: – Уж больно настойчивый товарищ. Каждую минуту жду, что он новую хохму отмочит. А с какой стороны ждать – не знаю. Так и паранойю не долго заработать. Кстати, командир, я только за последние сутки с вашим братом в третий раз общаюсь. А тебе, помнится, мои частые контакты с органами подозрительными казались…

– Ладно, Мешковский, – он примирительно похлопал меня по плечу. – Кто старое помянет – тому глаз долой, из сердца – вон. Мало ли, что я раньше думал? Теперь сам вижу, что у тебя просто редкий дар влипать в неприятности. Тебе надо кличку дать – Счастливчик.

– Скажу парням, – пообещал я. – А то «Мишок» уже приелось.

И мы разошлись, как в море корабли. Он с остатками диверсионной группы – на свое рабочее место. А мы с Яном, предварительно, на скорую руку, заделав дверь, погрузились в свое рабочее место и отправились в гараж – сдавать-принимать, еще раз повторюсь, наше рабочее место.