За флажками

Второй бомжик, до этого выглядевший весьма инертной личностью, допил пиво и разбил бутылку о стену, соорудив себе самое опасное орудие пролетариата — «розочку». Помахав ею в воздухе, он подмигнул мне:

— Ну, че? Привет, что ли?

Прорываться в эту сторону было бессмысленно. Я с тоской посмотрел на быков — может, с их стороны что-то обнадеживающее проскочит? Но нет. Парни, хоть и держали руки в карманах по моему примеру, но, в отличие от меня, не яйца там из стороны в сторону перекатывали, а сжимали, судя по очертаниям, нечто вполне огнестрельное.

Ситуация мне не понравилась. Выходило, что я угодил примерно как булочка с маком в руки наркомана. Беспросветно все как-то выходило. Мерзенько, в общем. Я привалился спиной к холодной каменной стене арочного прохода, сплюнул окурок, проглотил комок в горле и затих. И вот что странно. Я знал с точностью до дважды два — четыре, что парни, собственно, не собираются составлять со мной беседы на тему «какой я нехороший» и «мне пора исправиться». Они даже денег с меня поиметь не хотят. Ну, может, и хотят, но это не есть их первостепенная задача. Задача была в другом — найти и убрать неугодного свидетеля. Первую часть они выполнили, исполнение второй — дело техники. И при всем при этом у меня совсем не возникало ощущения, что мой жизненный путь окончен.

Дело даже не в том, что я отчетливо понимал — убивать меня прямо здесь, не отходя от кассы, они не станут. Все-таки людный район, день в разгаре, все такое. Просто немедленное смертоубийство меня, сердешного, не имело смысла. Куда я, нахрен, денусь с подводной лодки — такой мягкий и податливый? Гораздо проще взять меня вот такого, отвезти куда-нибудь, где народу нет, и лишить того единственного, чем меня в свое время мама с папой наградили — жизни.

Почему я не боялся — не спрашивайте. Все равно не знаю. Может, потому, что утренняя попытка была так бездарно провалена соратниками этой четверки. А может быть, потому, что от этой компании я уже дважды благополучно убегал. Возможно, имелась другая какая причина — хрен знает. А заниматься глубоким анализом собственного настроя меня не вдохновляла окружающая обстановка. Так что я просто стоял и ждал дальнейшего развития событий.

Бомжик с розочкой — вернее, ловкая подделка под бомжика, настолько ловкая, что я на нее купился — широко улыбался. А хрена ему, убогому, не улыбаться, когда я — вот он, стою, горем убитый и хреном придавленный, и не делаю никаких поползновений в сторону свободы? Я бы на его месте тоже улыбался. Правда, улыбка у меня была бы не такая идиотски-всеобъемлющая. Потому что, на горе стоматологам, зубы у меня были далеко не в таком идеальном количестве и порядке, как у лже-бомжа. Этот же сверкал так ослепительно, что, поставь его на берегу океана — на маяках кучу бабок сэкономить можно.

— Вот мы с тобой, братан, и свиделись, значит, — голос у него был тоже донельзя довольный. Под стать улыбке. — Можно и перетереть тему-другую.

Я молчал. Нихрена я с ним перетирать не собирался. Я чего-то ждал. Чего-то из той же серии, что не давала мне поверить в собственную близкую и крайне безвременную кончину.

— И что ты молчишь? — лже-бомжик становился довольнее с каждой минутой. Раздувался, что твой воздушный шарик. Аж страшно становилось. Ведь лопнет — все вокруг говном забрызгает. — А, понимаю. Ха-ха! — прямо так и сказал, мамой клянусь! — Место, наверное, не нравится. Мне тоже не очень. Это легко исправить. Мы сейчас сядем в машину, поедем в одно тихое и уютное заведение, и там порешаем все наши дела. Устраивает?

— Так это… — я, наконец, решился раскрыть рот. — У меня что — выбор богатый?

— У тебя его совсем нет. Ха-ха, — он снова сказал это. Я скрипнул зубами, но промолчал. То, что я имел сказать по поводу его «ха-ха», было не для всяких ушей предназначено. — Давай-ка, кренделек, за пацанами — к машине, — на случай, если я вдруг попробую толковать слово «пацаны» слишком вольно, он взмахнул розочкой в направлении двух быков. — И не вздумай дергаться!

А у меня, натурально, желания подергаться даже не возникало. Будь здесь раза в два поменьше народу — и я бы еще подумал об эту проблему. И чтобы да — так нет. Переть в одиночку против четверых, да еще и с пистолетами… Я же, при всем моем к себе уважении, не бульдозер. Поэтому послушно отлип от стены и побрел в направлении быков.

Те сообразили, что это сигнал, развернулись и пошли к машине. Рук из карманов при этом не вынимали. Значит, пистолеты держали крепко. Видимо, тот факт, что я дважды ушел от них целым и невредимым, при этом нанеся им серьезный урон, заставлял их с опаской относиться к простому русскому парню Мише Мешковскому. Лестно. Только мне с этого никакого навару, чтоб я так никогда не жил. Лучше б они что-нибудь легкомысленно насвистывали сквозь свои блестящие зубы да размахивали ощетинившимися в разные стороны пальцами. В распальцованой ладони — не понаслышке знаю — пистолеты держатся хреново. Вот это было бы мне на руку. Но они были все такие осторожные — как ежики. Не подступишься. Стало еще грустнее.