За год до смерти я встретил тебя

Красных и желтых, значит, не надо. Методом исключения остаются оранжевые и белые. Мне нравилось, что белые символизируют надежду, но чисто-белый букет для визита в больницу – это как-то уныло[14].

Пока я ломал голову, продавщица добавила:

– А в целом на языке цветов герберы означают «надежду» и «движение вперед».

– Тогда можно по одному каждого цвета?

Остаток расстояния до больницы я прошел пешком. Вот не думал, что это такая сложная задача – купить цветы. Я преисполнился восхищением к тем, кто регулярно дарит букеты родным и вкладывает в них столько души. А вот уже и вход в больницу.

До лифта вел бежевый линолеум, начищенный до безупречной чистоты, и вскоре я уже поднимался на четвертый этаж. Прошел мимо сестринского поста к зоне отдыха. Харуны не нашел.

Значит, она в палате. Я развернулся и миновал пост в обратном направлении. Постучался. Но девушка не ответила ни через десять, ни через двадцать секунд. Постучался снова и, чуть не проваливаясь под землю от неловкости, приоткрыл дверь.

Харуна лежала в койке. Я уже собрался уходить, но решил хотя бы цветы оставить, и зашел в палату. Она даже не посапывала во сне.

Казалось, что белоснежной кожи ни разу не касался солнечный свет, и девушка под одеялом – хотя как бы с такими сравнениями не накаркать – казалась мертвой. На тумбочке все так же громоздилась стопка альбомов.

На раковине стояла пустая ваза. Я набрал туда воды и опустил в вазу все пять гербер. Поставил ее на столик и присел на табуретку рядом с койкой. Харуна крепко спала, и я открыл один из альбомов.

Нашел море, которое она начала в мой прошлый визит. Голубое небо, белые облака и изумрудная вода. На ней прекрасно переданы белые барашки волн. В желтоватый песок воткнут радужный зонт, а под ним – два белых стула.

Как же она все-таки красиво рисует. Я бы этот лист с удовольствием вырвал и повесил у себя в комнате. А на следующем она уже успела нарисовать еще что-то.

Я решил добавить что-нибудь от себя, пока она не проснулась. Огляделся по сторонам в поисках вдохновения. И после недолгих раздумий решил, что изображу герберы, которые сам же и принес. Вот и карандаши тут же, на тумбочке. Минут через пятнадцать уже закончил. Сойдет – баллов на 78.

Обычно я не рисовал цветными карандашами, но мне неожиданно понравилось. Даже похвалил себя, что неплохо получилось. И тут Харуна проснулась.

– Акито-кун?..

Она села, протирая глаза.

– Ох, прости. Ты спала, и я собирался уходить.

– Да ничего. Надо же, ты и правда пришел. Спасибо. Рисовал?

– Ага. Прости, что взял альбом без спроса.

Я вернул его хозяйке.

– Цветы? А ты хорошо рисуешь.

– Разве?

В сравнении с ее работами мои – детские каракули. Сначала она рассмотрела рисунок, а потом заметила, что на столике стоит букет.

– Какие красивые. Это ты принес?

– Ну да. Герберы. На языке цветов они значат «надежда» или «движение вперед», – поделился я знанием, которое сам только что получил от продавщицы в магазине.

– Правда? Надежда… – прошелестела Харуна, взяв в руку оранжевую герберу.

Я сразу встревожился, что выбрал не те цветы. Если так подумать, то как раз надежды у Харуны нет. Зря я решил вложить такое значение в букет для человека, которому осталось жить всего несколько месяцев. У меня самого ситуация не лучше, и если бы мне подарили цветы, выражающие надежду, я бы их выкинул. Может быть, даже цинично растоптал. Я боялся узнать, с каким выражением она глядит на подарок.

– Спасибо. Я люблю цветы, и мне очень приятно.

Я все же осмелился поднять глаза. Харуна улыбалась. Впрочем, к ней вскоре вернулось прежнее безучастное и грустноватое выражение.

Похоже, я зря переживал. Вздохнул с облегчением.

– Кстати, знаешь такого Такаду? Вы вместе учились в средней школе. Теперь он мой одноклассник.

– Такада? – Харуна задумалась, сосредоточив взгляд на потолке. – Нет, не помню. А ты, получается, мой ровесник? Я думала, я старше!

Вот это да! Я тоже решил, что я ее старше.

– Сам удивился. Думал, что наоборот.

От такого заявления Харуна надулась.

– А Миуру-сан знаешь? Аяка Миура-сан. Она учится со мной в другой параллели, но мне сказали, что вы раньше дружили.

Харуна вытаращилась на меня с удивлением. Чуть что-то не сказала, но тут же плотно сжала губы.

– Так знаешь ее? – уточнил я, когда пауза затянулась.

– Угу. Знаю.

– Это ведь она вторая девочка на рисунке? – спросил я, но Харуна снова промолчала. Отвела взгляд и явно о чем-то задумалась. Наверное, не стоит ее расспрашивать на эту тему, поэтому я решил увести разговор в другое русло. Однако тут дверь отворилась.

В палату вошла медсестра лет сорока – сорока пяти. Видимо, проведать пациентку. Я тут же отошел к стене, чтобы не мешать.

– Надо же! Друг?

– Угу. Пришел навестить. Акито-кун.

– Ого. К тебе редко заходят друзья.

– Угу.

Медсестра быстро проверила капельницу и настроила оборудование. Я с восхищением смотрел за уверенными движениями.

– Если вдруг что, зови! – велела сестра и ушла.

Я заметил, что она держалась с Харуной очень по-свойски. Видимо, девушка и правда тут очень давно.

– Это моя мама, – объяснила Харуна немного смущенно.