За год до смерти я встретил тебя

Следующие два дня я приезжал к ней сразу после уроков. Но чувствовала она себя, видимо, неважно, и мы почти не говорили.

Я подбадривал ее как мог до конца часов посещения, но потом вынужденно покидал палату.

По дороге домой вдруг звякнул телефон.

Экран с тех пор отремонтировали, и на новеньком дисплее отображалось сообщение от отца: «Надо поговорить, возвращайся скорее».

Интересно, о чем это. Что-нибудь хорошее или плохое? Даже не знаю, что и думать.

– Акито, привет, – слабо поздоровалась дома Нацуми, которая явно только что вылезла из ванны. Ей уже рассказали про мою болезнь. В конце концов, не каждый день здоровые на вид братья теряют сознание и где-то на месяц попадают в больницу с операцией. Родители решили, что дальше скрывать уже невозможно, и рассказали ей все, пока меня не было. С тех пор как Нацуми узнала диагноз и сколько мне осталось жить, она сильно притихла.

– Привет. Папа в гостиной?

– Ага, – отозвалась она и убежала по лестнице к себе в комнату. В последнее время она там постоянно сидела. Намного больше, чем прежде.

Я вздохнул и пошел в гостиную. Мама с отцом сидели на диване.

– Привет, Акито, – поздоровалась мама.

– Присядь, – велел отец, указывая на диван напротив. Я послушно сел.

– Так что за важный разговор?

Отец глубоко вздохнул и объяснил:

– Понимаешь, доктор Кикути знаком с одним очень талантливым хирургом. Он много лет проводил исследования в Штатах, но скоро возвращается в Японию. Он кардиохирург и умеет даже пересаживать сердца. – Он говорил медленно и при этом смотрел мне прямо в глаза.

– Гм. И что вы предлагаете? Пересадку? Нет уж. Я не настолько хочу жить, чтоб забирать чье-то чужое сердце. И это же, наверное, несколько десятков, а то и сотен миллионов? Еще я читал, что после пересадки все равно остаются разные проблемы, хотя подробностей не знаю.

– Нет-нет. Речь шла о том, что он может тебя прооперировать. Возможно, всю опухоль не удалит, но даже если частично, то ты сможешь прожить дольше. Это потрясающий врач, и у него очень большой опыт в оперировании опухолей на сердце. Больница, в которой он работает, от нас далековато, но там первоклассное оборудование и лучшее лечение.

Я задумался. Если честно, меня не особо соблазняла возможность продлить себе жизнь на чуть-чуть. Даже если выгадаю еще несколько лет – какой смысл? Харуна столько точно не проживет. А какая радость жить без нее?

– Доктор Кикути пообещал, что даст рекомендацию. Только… вероятность успеха операции – пятьдесят на пятьдесят. Мы с мамой хотели бы, чтобы ты согласился. Про деньги не думай. Ну как? – необычно серьезно спросил отец. По его взгляду я понял, что обычными отговорками я в этот раз не отделаюсь. От такого давления я даже отвел глаза.

– Здорово, что подвернулась такая возможность, но все-таки не надо. Все равно умирать. Если меня до конца не вылечат, то зачем операция?

Если соглашусь, то мы опять непонятно когда увидимся с Харуной. И я уж молчу про стоимость операции. Я и так сильно обременил родителей, куда уж дальше?

– Может, еще подумаешь? Если все пройдет успешно, то, может быть, доживешь даже до Дня совершеннолетия[21]. Потому что сейчас…

– Не надо, правда. Меня все устраивает. Пойду спать.

Я сбежал по лестнице к себе. Мама звала обратно, но я не обернулся.

Мне уже все равно. Я хочу быть рядом с Харуной. Провести с ней столько времени, сколько получится. Уделить ей все внимание, на которое способен. Поэтому ничего не надо. Я хочу проводить ее в последний путь, а вскоре последовать за ней. Не нужен мне мир, в котором нет Харуны.

Я развалился звездой в постели и буравил глазами знакомый потолок. Потом прикрыл веки и положил руку на грудь.

Тудух, тудух, – тихо отстукивало сердце ритм. Продержись еще чуть-чуть. Не останавливайся раньше, чем не станет Харуны. А потом уже отдохнешь.

Пока я мысленно беседовал с собственным сердцем, по щеке прокатилась слеза.

* * *

С тех пор я ездил к Харуне в больницу каждый день. Она в последнее время почти не рисовала. Все чаще рассеянно глядела в окно, как будто ей не хватало воли на рисование.

Когда я видел ее такой, то пугался, что она и впрямь вот-вот исчезнет куда-то далеко.

Как-то воскресным вечером в конце сентября в открытое окно влетел прохладный ветер, от которого закачались белоснежные шторы. Затрепетали и лепестки гербер в вазе.

Я сидел у беззвучно спящей Харуны и глядел в ее умиротворенное лицо. Мне вдруг вспомнилось, как она сказала: «Врачи говорят, мне осталось всего полгода». Мы тогда только познакомились. Полгода с того дня как раз скоро минет.

Время заканчивалось. Могу ли я хоть что-то для нее сделать, пока не вышел срок?

– Ая-тян, прости, – вдруг пробормотала Харуна. Я толком не расслышал, но мне показалось, что именно так она и сказала.

Точно. Кое-что я и правда еще могу. Я попал в больницу и отложил это дело на потом, но ведь я сам себе наказал: привести к Харуне Миуру. И до сих пор этого не сделал.

С Миурой не говорил и даже не видел ее с самого лета. Стыдно признаться, но столько навалилось разных забот, что я о ней напрочь позабыл.